Книга Ведьмин рассвет - Екатерина Лесина

мне интересно. Я дважды прочла программку, которую мне Гришка вручил. И все одно ничего не понимала. Пение… не доросла я еще до того, чтобы получать удовольствие от такого пения.

- Своеобразно, - ответила я, надеясь, что звучит это в меру сдержанно.

- У меня обычно уши закладывает. А еще я как-то уснул. Я уставший был. Очень. А Лялька оперу запланировала. Там еще какая-то очень печальная ария была. Я на секунду глаза прикрыл, каюсь, а оказалось – уснул. Причем на самом драматическом моменте, когда дева то ли убивала, то ли самоубивалась…

Я не удержалась и хихикнула.

- Вот-вот, а мне потом не до смеха было. Мы крепко поругались. И я сбежал. В экспедицию, - Лют открыл очередную дверь. – Наверное, во многом она была права. Я вел себя совершенно по-детски.

- Разрисовывал обои и плевался шоколадом?

Он фыркнул.

- Не настолько. Сбегал. От проблем. От скандалов и ссор. От её попыток выяснить отношения. Или навязать мне то, что она считала правильным, вместо того, чтобы поговорить и прояснить… выяснить, что у нас разные представления о правильном. В какой-то момент я начал сбегать при малейшем намеке на недовольство. А потом и возвращаться перестал. В общем, не слишком-то по-взрослому.

Коридор почти пуст.

- А она?

- Она устала, наверное. Хотя до последнего пыталась удержать меня от развода. Не из любви. Из честолюбия. Но это мотив ничем не хуже. Наверное, будь я повзрослее, попытайся услышать её, все сложилось бы иначе.

Я кивнула.

И еще почему-то обрадовалась, что все не сложилось иначе. Ведь тогда он был бы женат. А я… я не о том думаю. Совершенно.

- Кто меня ждет?

- Игнатьевы, - Лют не стал врать или лукавить. – Дед говорил, что ты сама хотела встретиться.

Хотела.

Но можно было бы и предупредить. И вообще, я не готова, я… хочу сбежать?

Пожалуй.

Но вместо этого киваю, правда, уточняя:

- Я не уверена, что сумею помочь…

Она все еще красива, Маша Игнатьева, точнее уже Окрестин-Жабовская, пусть даже беременность и вытянула из нее силы.

На ней простенький сарафан свободного кроя, и розовые кеды с белыми шнурками. Я почему-то смотрю на эти кеды, на узоры из стразов, отмечая, что некоторые стразы отвалились. А на сама Машу не смотрю.

Будто это я виновата.

Хотя…

Нет, не я.

Она чуть опухла, да и кожа обрела нездоровый желтоватый оттенок. Губы потрескались. А коса, в которую Маша собрала длинные светлые волосы, была тоненькой, детской какой-то.

- Здравствуйте, - она с трудом поднялась.

Какой срок?

Рожать, наверное, совсем скоро. И значит, времени почти не осталось.

Вот отец её иной. Я видела генерала Игнатьева на снимках. Да и еще тогда, когда Гришка заявил об уходе, когда узнала, куда и к кому он ушел, полезла искать информацию. Так вот, сейчас генерал мало походил на свои портреты. Невысокий. Сутуловатый. Болезненно-худой с глубоко запавшими глазами он казался совсем уж стариком.

Но упрямым.

Он поджал тонкие губы. Встал. Коротко поклонился, то ли мне, то ли Люту. Скорее Люту. Мне-то чего?

- Сидите, - махнул Лют. – Как вы?

- Спасибо. Хорошо.

А глаза у Марии красные, опухшие, и вовсе не от беременности. От слез? И мне её жаль.

- Доброго вечера, - вымучиваю из себя слова. И то, что в голове было, вылетает напрочь. – Я… меня зовут Яна. Яна Ласточкина…

- Знаю, - Мария кивает и убирает невесомую прядку с лица. – Теперь знаю… все так глупо получилось. И я… тоже дура…

Она всхлипывает, а нижняя губа вдруг отвисает, и выражение лица становится детским-детским. Кажется, что сейчас Маша вдруг все-таки разрыдается.

А я не хочу, чтобы она плакала!

Я…

Я, может, радоваться должна. Или вот злорадство испытывать. Или еще что там положено испытывать, глядя на поверженную соперницу.

Но…

Она не была соперницей.

Она моложе меня. И тоже любила. Искренне. А ей, как и мне, в душу плюнули. Еще и убили, потому что сейчас она умирает.

- Я… я не знала, что он вот так… что у него кто-то… есть… был.

- Был, - поправила я. – Гришка – засранец, но осторожный. Он бы не стал рисковать, заводя отношения с тобой, пока я имелась. Вы ведь проверяли его? Когда поняли, что все серьезно?

Я смотрю на генерала.

А он на меня. Взгляд у него волчий. И наверняка, в роду имелись не только люди, Поневоле вспоминаешь, что Мир говорил, про структуры и тех, кто в них служит. Но вот кивает.

- Проверял, - а голос с легкой хрипотцой. – Мне доложили, что жил он с одной девицей. А потом разошелся. Это дело молодое. Я не вникал. Зря, выходит…

Кулаки сжались.

И разжались.

- Садись, - я указала девушке на кресло. – Я… хочу кое-что проверить. Клянусь, что не причиню тебе вреда! Силой!

И сила отозвалась.

Появилась на ладони огненной бабочкой и развеялась. Не думала, что я так умею. И Мария улыбнулась вдруг, снова как-то по-детски… сколько ей лет-то?

- Я мечтала, что однажды у меня проснется сила… и бабушка обещала…

Она запнулась.

И поглядела со страхом.

- Нам сказали, что…

Вот ей могли бы и не говорить.

- Она и вправду… ведьма?

- В какой-то мере. И старая. Очень.

- Что она бы со мной сделала?

- Не знаю. Может, сменила бы тело, вытеснив твою душу, все же Розалия, её вместилище, была стара. Может, принесла бы в жертву. Может еще что… - я опустилась на край кресла. – Главное, что её больше нет.

- Нам… тоже так сказали, - отозвался генерал. – Я не знал. Клянусь.

Верю.

И не только я верю, если генерал еще жив. Он тоже присел, чуть скосившись набок. И руку к боку поджал, словно в этом боку что-то да болело. Да и не в князе дело.

- Полагаю, если бы Розалия заподозрила, что вы что-то не то думаете, - делюсь своей мыслью, - Мария осталась бы сиротой…

- Странно, что не осталась, - проворчал генерал.

- Не странно, - тут уже Лют заговорил, он тоже место нашел, у двери. – Расследование пока проводится. В том числе и служебное…

- Пускай, мне опасаться нечего, - отмахнулся Игнатьев.

- Так вот… Розалия любила тратить деньги, но не умела их зарабатывать.

Генерал кивнул:

- Что есть,