Книга Гостеприимный кардинал - Е. Х. Гонатас

я и видели другие, так меня напугало, что я быстро вышел и в панике убежал.

В гостинице

Я лег спать на одну кровать, а проснувшись, очутился на другой. Беспокойно оглядываюсь и не нахожу ничего знакомого. Моя бедная комнатка исчезла, я в роскошном номере дорогой гостиницы (из тех, что я терпеть не мог, как черт ладана).

«Мы ничего у тебя не трогали, – говорит мне знакомый голос. – Просто убрали все в шкафы».

Я несколько успокаиваюсь и, убедившись после быстрого обследования, что мои бумаги действительно в шкафу, хоть и погребены под тяжестью стопок белейших наволочек и цветных полотенец, выхожу прогуляться. Люди бродят туда-сюда по коридорам и вверх-вниз по лестницам. Незнакомые люди. Я тщетно пытаюсь найти кого-нибудь знакомого. Наконец, вот – мой друг актер Энтони Перкинс, когда он приближается, я вижу, что он еще больше вырос с тех пор, как я последний раз его видел.

«Все прекрасно и замечательно, – говорит он, пожимая мне руку, – в этом Заведении, кроме туалетов – они, заверяю тебя, в жутком виде, да еще и тесные, как мышеловки, и ни один сливной бачок не работает в них как следует».

Я захожу в первый туалет, под лестницей, чтобы убедиться, что друг мой прав, ведь я знаю, какой он брюзга.

Туалет действительно невероятно тесный, вроде клетки для перевоза мелких животных. Я сажусь на унитаз и тут же обнаруживаю еще один минус этого места – меня видно снаружи в окошечко. Я пытаюсь задернуть красную шторку изнутри, но ее железные кольца заржавели и не двигаются по карнизу. С большим трудом мне удается прикрыть часть окошка. Но остаюсь все же, хотя и в меньшем объеме, в поле зрения нескромных взглядов посетителей. Я натягиваю штаны и выхожу. Мне не терпится сообщить другу, насколько он был прав в своих жалобах.

Но Энтони, не знаю как, тем временем исчез, просто испарился.

И вот я снова один, брожу по этой негостеприимной гостинице.

Куда ты едешь?

Огромные двери домов на этой улице вымыты только наполовину. Некоторые начиная с середины и выше, некоторые – с середины и ниже. На первых я мог разглядеть деревянные и гипсовые барельефы, обрамляющие медные номера: цветы, деревья, нескромные эротические сцены с Вакхом в главной роли.

Я запрыгнул в разваливающийся автобус, который, безнадежно скрипя, ехал мимо меня с открытыми дверями, и сел рядом с молчаливым водителем. Старик с острым носом, исполнявший роль кондуктора, потребовал у меня оплатить проезд.

– Куда ты едешь? – спросил он.

– Никуда, – ответил я.

– Тогда с тебя двойной тариф. Давай, дедуля, гони серебряный пятифранковик.

Я достал из кармана блестящую монету, повертел ее немного в пальцах и, убедившись, что это именно то, что нужно, положил ему на ладонь.

В церкви

Вытянутый сад, сквозь густую листву деревьев еле проглядывают звезды. Мужчина в просторной блузе очень вежливо меня встречает. «Я переживал, что вы не придете, – говорит он, – я так хотел, чтобы вы взглянули на мою выставку до завтрашнего открытия». Его скульптуры, все эти микроскопические головы – самая большая из них размером с шарик со спинки кровати, – разбросаны по земле среди цветов. Мы ходим от работы к работе, обсуждая его творчество.

Дует сильный ветер. Мы выходим на улицу и быстро оказываемся у старого дома. Скульптор, переступая через порог, крестится. Мы поднимаемся по деревянной винтовой лестнице на чердак. Окна нигде нет. На бронзовом подсвечнике догорают оплывшие свечи. Я понимаю, что мы стоим перед алтарем в церкви. На Святом Престоле четыре свечи горят в канделябрах. Ветер на секунду приподнимает красную занавеску, покрывающую угол стены. Я успеваю заметить в маленьком углублении костлявое тело какого-то отшельника. Там только половина его, с середины и выше, он стоит словно живой бюст; на его лице, обрамленном жидкой бородой, сверкают два красных глаза, глядящих на меня с угрозой. Занавес снова опускается, но вскоре сквозняк, который откуда-то дует, поднимает его опять – маленькая ниша теперь пуста.

Скульптор резко тянет меня за плечо. «Уходим», – говорит он мне в ухо и показывает, что в глубине алтаря, в светлом просвете под дверью, пара нор. Кто-то ходит позади легкими шагами. Мы быстро спускаемся по лестнице, но не успеваем дойти до последней ступени, как какой-то мужчина молнией перемахивает через перила и набрасывается на нас. Мы сражаемся в полутьме. Незнакомец очень силен, и я не могу разглядеть его лица. С большим трудом мне удается с ним справиться, схватив за волосы. С изумлением я вижу, что держу маленького ребенка. Я сбрасываю его на землю, и он разбивается о плитку, как деревянный истукан, капая чернилами. «Вот такой младенец-Геракл, из дерева, без души!» – думаю я, наблюдая, как он катится кубарем по наклонной. Сейчас хорошо видно, что у меня в руках была перьевая ручка, она катится, катится все быстрее по плитке, перекатывается через порог и исчезает во тьме улицы.

Операция

Афины, Кифисия, более сорока пяти лет назад. Напротив дома моей мамы бакалейная лавка с винным кабачком внутри. Я захожу в магазин через боковую дверь, снимаю пальто – потому что мне очень жарко – и кладу его на стул. Затем, молча поприветствовав жестом двух завсегдатаев, сидящих за столом с клетчатой скатертью (один из них может быть и хозяином магазина), выхожу через главную входную дверь в узкий проулок между нашим домом и домом Серафима (соседа, пенсионера, бывшего завхоза Афинского университета), он по вечерам выходит набрать воды в арыке, проходящем по улице Ахарнон, чтобы полить свой огород.

Облокотившись спиной на дом Серафима, Фотиния сидит с вытянутыми ногами, а перед ней лежу на земле я. Фотиния делает мне операцию. Белый экран скрывает от меня вид моего живота. Она внимательно перебирает мои кишки, но мне совсем не больно, несмотря на то, что я не сплю и все чувствую. В какой-то момент я вспоминаю, что в карман пальто, оставленного в бакалейной лавке, я засунул пачку денег, все мое состояние. Обеспокоенный их судьбой, я вскакиваю и, держа экран перед своим развороченным животом, тороплюсь, перебегая улочку, чтобы поскорее зайти в магазин напротив. Мое пальто там, где я его оставил, но его карманы оттопырены, зияют, разинув пасть, а один вообще вывернут наизнанку. Я засовываю руку внутрь. Деньги на месте, в сохранности. Я беру пальто в одну руку, другой по-прежнему прикрывая живот, прохожу второй раз мимо двух завсегдатаев, все еще сидящих за столом. Снова здороваюсь с ними