Книга Дымная река - Амитав Гош

он замечал приятеля или доброго знакомого; подскочив к окну, Бахрам раскланивался и выкрикивал приветствие на гуджарати (Сахиб кем чхо?), или кантонском диалекте (Ней ху ма нг-син-сань? Ху-ной-му-джин!), или на пиджине (Привет! Давно твоя не видать!), или на английском (Доброе утро! Как поживаете?).

Потом хозяин вновь возвращался к диктовке, но часто забывал, на чем остановился. Бахрам хмурился и отдавал приказ таким резким тоном, словно потерял мысль по вине Нила:

— Так, ну-ка прочтите все с самого начала.

Прибытие утреннего чая с самосой означало, что Нил может покинуть контору. Внимание хозяина переключалось на менял, счетоводов и прочих работников. Удалившись в свою закоптелую каморку рядом с кухней, Нил начинал превращать хозяйские размышления в связный текст на хиндустани или английском. Работа была трудной и долгой, но отнюдь не скучной; переписывая насталиком или латиницей окончательный вариант документа, Нил поражался нетривиальной манере Бахрама вести дела. В его бумагах не было цветистости, канцелярщины и шаблонных выражений, в свое время так свойственных деловой корреспонденции Нила, но только конкретика: как колебания цен отразятся на его деле?

Но чем именно он занимался? Странно, однако Нил, за все это время оформивший уйму бумаг, имел лишь смутное представление о том, как функционирует предприятие Бахрама. Ясно, что основной доход давал опий, но в каких объемах им торговали, с кем и где было загадкой, ибо в письмах о том не говорилось. Может, Бахрам использовал кодовые слова, неизвестные Нилу? Или собственноручно вписывал данные на полях чистовика, полученного от секретаря? Или некоторые письма писали другие конторщики, лучше осведомленные в том, как все устроено? Последнее выглядело наиболее вероятным, однако не убеждало; похоже, все работники, за исключением, может быть, Вико, знали лишь то, что им положено, и не больше. Каждый был вроде детали часов со своей функцией, и только мастер знал, как и зачем собрать их в единую систему. И вышло это не случайно, а было прирожденным умением так организовать работу, чтобы каждый успешно трудился на своем участке, и только хозяин отвечал за все в целом.

Вспоминая свое управление конторой, Нил только теперь понял, как скверно справлялся с этой задачей: многие служащие были лучше него осведомлены о его делах, и все его старания дать им поблажку имели обратный эффект. Осознав свою неумелость, Нил проникся к Бахраму уважением, которое вскоре переросло в безграничное восхищение его талантом; спору нет, работать с этим въедливым и эксцентричным человеком безумно трудно, однако нельзя отрицать, что он — предприниматель невероятных способностей и прозорливости, своего рода гений в торговом деле.

А-Фатт не сочинял, характеризуя отца человеком, который всеми любим безоговорочно. Все его работники платили ему фанатичной преданностью не только потому, что он был щедрым и справедливым хозяином, — в нем было нечто, говорившее, что он не считает себя лучше и выше их. Они как будто понимали, что богатый, любящий роскошь начальник в душе остался деревенским пареньком, взросшим в бедности, и ничуть не обижались на его вспышки ярости и дикий ор, воспринимая их этакими шалостями погоды.

Популярность Бахрама не ограничивалась пределами Ачха-Хон: в обязанности секретаря входило отвечать на приглашения, и потому Нил знал, что хозяин его — желанный гость на всех городских мероприятиях.

Бурная светская жизнь Города чужаков неизменно удивляла — казалось невероятным, что на крохотном пятачке, населенном разномастными странниками, она существует вообще, не говоря уж об этакой интенсивности. Поражало и то, что движущей силой этой светской жизни была столь ничтожная кучка приезжих купцов и их китайских партнеров (правда, Вико дал этому свое объяснение: чрезвычайно богатые люди оказались скучены в такой тесноте, что не повернешься. Семьи нет, заняться нечем, а желательно как-то развлечься, верно? Без жены одному за столом скучно. И что за беда, коль домой придешь уже заполночь? Все равно бранить некому).

Однако развлекаться умели не только богачи: пока главы торговых домов пировали, их подчиненные устраивали собственные вечеринки, на которых было такое же изобилие еды и выпивки, зачастую добытых в кухнях и гостиных боссов. Потом конторщики прогуливались по набережной, сравнивали забавы, предлагаемые разными факториями, и обычно делали вывод, что их застолья проходят гораздо веселее, чем у начальников.

Связи Вико не уступали связям его хозяина: у него имелись знакомцы во всех факториях, где он нередко засиживался до поздней ночи. О его чревоугодии ходили легенды, и сам он ужасно любил им похвастать, поскольку притворялся тем, кому не надо ничего другого, кроме как возвеличить мощь своих инстинктов и аппетитов; послушать его, так идеал жизни в том, чтобы целыми днями валяться в постели, есть, пить, пускать ветры и совокупляться.

Вико настойчиво подавал себя в этом образе, и Нил не сразу понял, что на самом-то деле он полная противоположность сему портрету: усердный, деятельный, верный муж и благочестивый католик. Его неожиданно богатая сущность приоткрывалась через мимоходом брошенные реплики: например, о его знакомстве с отцом Гонсало Гарсией, ост-индским миссионером, которого вместе с другими католиками-францисканцами распяли неподалеку от Нагасаки. Папа Урбан VIII причислил монаха к сонму мучеников, а на родине его уже почитали святым; оказалось, Вико из той же деревни Бассейн, что под Бомбеем, и состоит в отдаленном родстве с семейством преподобного отца.

Благодаря сети представительств в китайской глубинке католические миссионеры были очень хорошо осведомлены о том, что происходит в стране. Иногда они наведывались в Кантон, дабы утолить нужды католиков иностранного анклава; миссионеры слыли людьми, умеющими хранить секреты, однако не могли устоять перед магическим обаянием Вико.

Связи управляющего часто были полезны и Нилу, ибо, помимо бумажной работы, главная его задача состояла в кхабар-дари — добывании новостей. На первых порах Нил отчаялся удовлетворить ненасытность хозяина к известиям. В городе Нил никого не знал и, не имея других источников, штудировал старые номера «Кантонского дневника» и «Китайского архива» в надежде отыскать что-нибудь интересное для отчета. «Архив», более академичное издание, публиковал пространные статьи о повадках чешуйчатых муравьедов и малайских колдунах. Ничто из этого Бахрама не интересовало, за отвлеченные и бесполезные сведения он бранил:

— Не надо мне никакой учености, ясно? Никаких там «посему» и «поелику», только кхабар. Усекли?

«Кантонский дневник», публиковавший новости и полемические статьи, представлял гораздо больший интерес, тем более что редактор Джон Слейд был завсегдатаем Торговой палаты, и, стало быть, Бахрам часто узнавал о содержании свежего номера еще до его выхода в свет.

— Что вы кормите меня заплесневелыми новостями? — выговаривал он Нилу. — Я прошу молока парного, а вы меня потчуете скисшим.

Порой Вико, сжалившись над неопытным секретарем, подсовывал