Книга На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности - Элис Винтен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Его везут в Университетскую больницу Юстона. Это на Юстон-роуд, недалеко от Юстонского вокзала.
– Спасибо, – говорит она и тут же начинает что-то набирать в телефоне.
Я достаю блокнот и листаю его до до чистых страниц.
– Могу я записать его данные? Вы знаете его ближайших родственников?
– Да, – кивает она. – Его маму. Я позвонила ей, и она ждет, когда я сообщу, в какую больницу его отвезли.
– Где она живет?
– Чуть дальше по улице. Но она инвалид и не водит машину.
– Ясно, подождите секунду.
Я ищу глазами Дэррила и вижу, что он убирает оградительную ленту. Он смотрит на меня, и я жестом прошу его подойти.
Пока Дэррил подходит, я записываю имя, адрес и дату рождения мужчины. Его зовут Тревор, и ему всего двадцать четыре года.
– Ты можешь забрать мать Тревора и как можно скорее отвезти ее в Университетскую больницу Юстона?
– Без проблем.
Он достает блокнот. Я называю ему адрес и излагаю детали случившегося, чтобы он мог обо всем рассказать матери Тревора. Когда он идет к машине, я прошу Сандру, кузину Тревора, позвонить его матери и предупредить, что к ней едет полиция. Я записываю ее персональные данные, а также время и свое местоположение и убираю блокнот в верхний правый карман жилета. В этот момент я понимаю, что слишком долго откладывала неизбежное.
Я снова кладу руку Сандре на плечо и смотрю на маленькую группу встревоженных людей. Чем чаще ты сообщаешь плохие новости, тем легче это дается. Однако я никогда не хочу этого делать.
– Тревор серьезно болен. Он в критическом состоянии.
А затем я слышу вопрос:
– Он умрет?
Ее глаза заблестели и покраснели. Я могу сказать ей лишь правду. Возможно, через много лет я не вспомню этот момент, потому что мне постоянно приходится сообщать такие новости, однако она никогда не забудет мой ответ. Я не собираюсь давать ей ложные надежды.
– Простите, я не знаю. Мне известно лишь то, что он очень серьезно болен. В больнице вам скажут больше.
Она кивает, и крупные слезы катятся у нее по щекам. Люди тесно обступают ее, чтобы утешить.
– Вы сможете добраться до больницы?
Она снова кивает, и я собираюсь уходить. Уже направляюсь к автомобилю и слышу:
– Офицер!
Оборачиваюсь и вижу, что Сандра оторвалась от группы и находится в нескольких шагах от меня.
– Спасибо! – говорит она, задыхаясь от слез. – Я видела, как вы старались. Спасибо.
Мне неловко, что эта женщина, несмотря на свое горе, подумала о том, чтобы поблагодарить меня, хотя я просто выполняла свою работу. Полицейских редко благодарят, и меня трогает любое проявление признательности.
– Пожалуйста, – говорю я. Обычно я отмахиваюсь от комплиментов в свой адрес, но в этот раз не хочу пренебрежительно относиться к ее словам. – Надеюсь, мне удалось хоть немного помочь. Увидимся в больнице.
Я сажусь в автомобиль и смотрю в ветровое стекло. Почти все автомобили экстренных служб разъехались, толпа разошлась, и люди ходят, как ни в чем не бывало. Теперь это обычная оживленная лондонская улица, если не считать резиновой перчатки, забытой у обочины. Я хочу выйти из машины и поднять ее, но не могу оторваться от сиденья, потому что слишком измождена. Я беру телефон и проверяю, нет ли сообщений от няни. Открываю самую свежую фотографию Фредди и понимаю, что ни разу о нем не подумала за все это время. На меня накатывает знакомая волна вины, но в этот раз я противостою ей. Ты не сделала ничего плохого. Там, на тротуаре, я была не матерью, а полицейским, который пытался спасти кому-то жизнь.
* * *
Как оказалось, я ничего не могла сделать, чтобы спасти Тревора. Он не подозревал о большой аневризме в своей в голове. По словам родственников, у него не наблюдалось никаких симптомов, и он был очень активным мужчиной. Мешочек с кровью неожиданно разорвался, и его мозг стал быстро умирать. К тому моменту, как в больницу приехала его мать, врачи были готовы заявить, что Тревор, вероятно, не выживет.
Он умер на следующий день в окружении близких.
16. Лили
Вызов поступает примерно в 16:00. Мы сидим в машине и слышим по автомобильному радио голос диспетчера. Сообщение раздается одновременно из динамиков машины и наших переносных раций.
– Готов кто-нибудь принять неотложный вызов? Нам только что сообщили о домашнем насилии, которое совершается прямо сейчас.
Я хватаю рацию еще до того, как успеваю осознать это.
– Назначьте Би Экс 21, – говорю я, поднеся рацию к губам, а затем надежно закрепляю ее в держателе на своем жилете. Я киваю своему оператору Энди, который улыбается в ответ и пристегивает ремень безопасности. Опыт подсказывает мне, что на подобные вызовы следует приезжать как можно быстрее. Я видела слишком много избитых женщин, и эти вызовы воспринимаю очень серьезно. Кроме того, все может кончиться «телом» – это значит арестом, а не трупом. В нашей профессии быстро привыкаешь к жаргону.
Я настраиваю сиденье, расправляю плечи и крепче хватаюсь за руль. Сейчас час-пик, и чтобы добраться до места по пробкам, понадобится минут двадцать пять. Так было бы, если бы мы находились в обычной машине. Однако мы в маркированном полицейском автомобиле, и я не переживаю из-за пробок. Хотя я уже четыре года обладаю правом ездить с маяками и сиреной, до сих пор наслаждаюсь каждой минутой таких поездок. Я наклоняюсь вперед, уверенно нажимаю на большую красную кнопку в центре приборной панели и ощущаю привычный прилив адреналина, когда она загорается ярко-красным, а сирена начинает завывать. Я отъезжаю от обочины, но при этом не слышно ни скрипа шин, ни рева двигателя. Меня научили безопасно объезжать другие автомобили и добираться до места максимально оперативно, не попав в аварию. Да, я еду быстро, когда это возможно, но не заинтересована в том, чтобы резина на колесах горела. Я воспринимаю такую езду как потерю контроля, к чему совсем не стремлюсь. Я смотрю во все зеркала и обращаю внимание на пешеходов в наушниках. У них есть опасная привычка выходить на дорогу прямо перед машиной.
Как только диспетчер сообщает, что вызов связан с домашним насилием, я тут же берусь за это дело. Такие
