Книга Море играет со смертью - Влада Ольховская

жизнь Лайла неизменно проигрывала. Она никогда не отличалась красноречием и никак не могла объяснить, почему ей хочется однажды вместо куска вырезки получить букет роз. Огромный букет, такой большой, что его можно будет обнять двумя руками и прижаться лицом к белым бархатным лепесткам. Ну или чтобы можно было пойти в магазин и купить себе белье не из бежевого хлопка, а из чуть грубоватого ярко-красного кружева.

Но на белье приходилось просить деньги, объяснять, сколько надо и почему столько. Красный цвет проверку не прошел. «Ты ж у меня коровка, куда тебе эти кружевные труселя?»

Потом она родила дочь, и споры утихли сами собой. Что не дозволено жене, то молодой матери не дозволено вдвойне.

Между тем мир за пределами их тесной квартирки, подаренной его бабушкой на свадьбу, начал меняться к худшему. Что-то происходило со страной, и Лайла до конца не понимала, что именно. Ей всегда твердили, что не женское это дело – разбираться в таком, но ведь и ее муж ничего не понимал! Он потерял работу, новую найти не получалось, начал выпивать все больше. Так и выяснилось, что в пьяном угаре он становится агрессивным и иногда набрасывается с кулаками. Теперь Лайла наконец могла утвердительно ответить на тот самый вопрос «Пьет-бьет?», вроде как заработала официальное право жаловаться.

Но жаловаться стало некому – родители умерли, друзья сосредоточились на выживании в новой реальности. У Лайлы осталась только дочь… Но ради нее мать собралась.

– Помню, я тогда курить начала, – усмехнулась Лайла, задумчиво раскручивая в руках стакан с остывшим чаем. – Курила как паровоз. Только это и помогало, когда на сон оставалось часа два-три в сутки. Теперь-то пришлось бросить, здесь нормальных сигарет нет, делают в основном сами – и такую жуть, что кайфа никакого, один кашель. А по нормальным я скучаю…

Лайла устроилась на бухгалтерские курсы, успешно окончила их, быстро нашла работу. Она успевала все: ухаживать за дочерью и мужем, зарабатывать деньги. Втайне женщина надеялась, что муж окончательно сопьется и у нее появится веская причина вышвырнуть его из дома, не терзаясь муками совести.

Но он как будто все делал ей назло. Глядя, как много успевает она, он и сам подобрался. Бросил пить, устроился на новую работу, стал зарабатывать не меньше Лайлы – хотя и не больше. Он сблизился с дочерью, начал помогать по дому и даже – о чудо! – запомнил, что нужно дарить цветы на день рождения и Восьмое марта.

Он был терпимым. Неплохим даже. Кажется, он пытался отстроить их семью заново, но приучить себя к признаниям не сумел, только к цветам. Вернувшиеся подруги шипели на Лайлу, что она могла бы и подыграть, как-то поощрить, муж ведь старается! И она порой хотела, но в памяти в самые неудачные моменты всплывал образ пьяного до потери сознания мужа, лежащего в одних трусах рядом с лужей собственной рвоты. То, что она не могла забыть и преодолеть, как ни пыталась. Стоило ей только чуть подпустить мужа поближе, и образ возвращался, как внутренняя система тревоги.

– Тут бы психолог хороший помог, – не выдержала Полина. – Вы не искали?

– Какой еще психолог? – рассмеялась Лайла. – Я во всю эту дурь не верю! Конечно, тогда были психологи, тогда вообще шарлатанов развелось – и гадалок, и мошенников. Но в то время мода на всякую болтовню на диванчике была не очень распространена, это сейчас настала эпоха лохов, которые без психолога не могут туалетную бумагу выбрать!

Полина промолчала. Говорить об этом все равно было поздно. Лайла же продолжила рассказ: она скользила сквозь собственные воспоминания, как через теплые морские волны.

Семья, где зарабатывали оба супруга и деньги больше не спускались на выпивку, быстро продвигалась к верхушке среднего класса. Лайла перестала беспокоиться, где найти средства на празднование дня рождения дочери, и не делала маникюр сама, чтобы сэкономить. Они стали отдыхать на море минимум раз в год. Правда, всегда по отдельности, традиция сложилась почти сразу, и они ее не обсуждали. Муж уезжал в санаторий на Черном море. Она с дочерью летала в Турцию или Египет.

В одну из поездок Лайла и встретила того самого.

Мужу она изменяла и до этого. Он догадывался о ее изменах и тоже изменял ей, Лайла не сомневалась. Но они оба стали настолько чужими друг другу, что это уже не вызывало особых эмоций. Она позволяла себе то один роман, то другой, не столько ради секса даже, сколько ради возможности почувствовать себя желанной и любимой.

Получалось слабовато. Ее немногочисленные любовники, мужчины в основном женатые и занятые, вечно торопились и к красивым словам были не приучены. Молодой турок – на десять лет младше нее – едва говорил по-русски, но его это не останавливало. Он осыпал ее комплиментами, причудливо сплетенными из английского, русского и его родного языка. Он собирал для нее букеты. Он таскал в ее номер вино и закуски из ресторана. Он рисовал для нее сердца на песке.

Лайла прекрасно понимала все, на что ей указывали потом подруги. Что парень был из обслуживающего персонала, в отеле он занимался мелким ремонтом, и вряд ли это подразумевало даже законченное среднее образование, не говоря уже о высшем. Что подарки его были бесплатными, за систему «все включено» уже заплатили туристы, в том числе сама Лайла. Что ему просто хочется секса, а суровые местные ровесницы помнят о религиозных догмах и уединяться с кем попало не спешат.

Она все это знала, но ей было плевать. Дома Лайлу в ее тридцать с небольшим именовали женщиной средних лет. Считалось, что если у нее уже дочь школьница, причем закончившая младшие классы, то о дочери и нужно думать, а о себе уже поздно. Здесь, в этом маленьком осколке рая, Лайла наконец почувствовала себя любимой и желанной. Ей ведь даже родители в детстве внушали, что она не очень-то красивая и на внешность ей делать ставку не стоит, ну да ничего страшного, есть женщины и пострашнее – а по жизни устраиваются! Молодой турок не говорил ей, что она еще ничего в сравнении с кем-то. Она для него была лучшей, царицей и богиней. Его энтузиазм заглушал ее здравый смысл.

С окончанием отпуска все должно было завершиться. Лайла вернулась домой, в дождливое русское лето. Южный принц остался в сказке, как и положено. Часы пробили полночь, Золушка оказалась в тыкве, где и есть ее законное место.

А Лайла не могла смириться, она тосковала. Ей и раньше-то не нравилась собственная