Книга Время в моей власти. Том II: рассказы, мемуары, публицистика, стихи - Геннадий Иванович Атаманов

Такие вот стихи…

В своём родном городе он не живёт уже давным-давным-давно, больше чем полжизни. Поехал когда-то, в давние советские времена («расцвет брежневского застоя»), в далёкий большой город в отпуск, да так и остался.

На родине в своё время закончил филфак местного пединститута, и уже когда укладывал в старый разбитый чемодан свои вещички, чтобы ехать в школу, в деревню – услышал стук в дверь : инструктор горкома комсомола, с приказом выходить на работу в газету… Покрутился несколько лет в газетах – на радио, и поехал в отпуск.

Сегодня он на пенсии – вчистую. А когда работал, всё в газетах и в газетах – много раз ездил в отпуск в родной город. Там летом жара, тёплая река – и холодная водка в компании весёлых, говорливых, шумливых родственников и друзей…

Теперь его связывают с далёкой малой родиной дела литературные. Неожиданно. При городской газете всегда существовало литературное объединение «Волна», и хотя он еще со школы писал-пописывал стихи, как-то и в голову ему не приходило – прийти, показаться, войти в эту «Волну». Почему? Вот он и думает сейчас: почему?.. Городскую газету читал еще мальчишкой (в те времена все всё читали), и «Литературную страницу» читал : с чувством, с толком, с расстановкой. Тогда и понятия не имел о снобизме, и даже гордился, что в его городе тоже есть поэты.

Однако, прочитал страницу – и тут же забыл. То же самое и со столичными журналами : «Юность», «Смена», «Огонёк»…

Люди их выписывали, покупали в киосках, читали от первой страницы до последней, кроссворды разгадывали. Но тут хоть какие-то фамилии помнит; все до единой – еврейские, как потом выяснилось. Особо навязчивые… А сами стихи, опять же – нет. Хоть о природе, хоть о заводе. Отмелькали перед глазами ряды строчек – исчезли.

Став постарше, он встретил имя : Николай Рубцов. Сразу понятно: человек из народа и стихи его – народные. Простые, но интересные. Жил Рубцов в тех местах, что столичные жители любят называть Тьмутаракань, Скобаристан, а то и вовсе – Чернопупинск, Мухосранск. Там, где и плещется круглый год литературная «Волна», собирая литобъединения и вынося рифмованные словеса на литературные страницы – и тут же унося их в никуда… На просторах нашей необъятной Тьмутаракани есть, наверное, не один, пишущий – полный тёзка того, известного Николая Рубцова – только среди новых Рубцовых уж точно немало тех, кто и пограмотнее, начитаннее, образованнее, всячески лучше… А стихов нет! А если есть – они никому не нужны, не интересны…

Загадка, тайна.

– Всяческий талант неизъясним! – сказал один из героев Пушкина, стихотворец.

Талант, конечно, неизъясним, но…

– Откуда в Тьмутаракани взяться таланту?! – саркастически усмехаясь, произнёс преподаватель филфака, умный, начитанный! – талантливый еврей, любимец чуть не всех студентов, когда они суетились вокруг эстрадного конкурса «Алло, мы ищем таланты!». Если уж эстрадному таланту взяться не с чего – что говорить о литературном?.. Сам преподаватель заехал в самую тьмутаканистую Тьмутаракань из Прибалтики – должно быть, набраться всяческого опыта. А потом уехал в «демократическую» столицу России – Ленинград-Петербург, пообщался с самыми «демократическими демократами», да и отбыл в Израиль, где ныне – как и всегда – пишет стихи, на русском языке. Интересный человек : умный, внимательный, доброжелательный, и не хотел бы наш герой сказать о нём ничего плохого – только хорошее… Для многих-многих-многих тьмутараканских студентов тот поэт-преподаватель до сих пор как отец родной; может быть, и сам того не зная.

Стихи свои студентам не читал, никто о них и знать не знал. Он как личность влиял : сильный, уверенный, независимый. И лекции свои читал – о русской литературе, о Пушкине – ну прямо громовым голосом! Хотя росточку небольшого, и не такой уж атлет… Дал Бог ему голос.

Да ведь каждый студент, какого ни на есть возраста, вспомнит такого «препода»! Пусть и внешне совсем другого, и вовсе не поэта… Слава Богу, такие люди есть во все времена, и не влияет на них никакой «коммунизм», «развитой социализм», или «демократия».

Происходили и сложности : история КПСС, научный коммунизм, диалектический материализм, научный атеизм… Это всё названия учебных предметов. Учили все : филологи и технологи, врачи и учителя, инженеры и офицеры… Даже артисты и музыканты, даже писатели и поэты. А предметы… С потолка списанные да из пальца высосанные. Академией наук утверждённые! Хорошо, если люди «на местах» оказывались нормальные. Тогда инженеры, врачи и поэты могли вздохнуть посвободнее. Артисты, чай, на экзаменах спектакли выдавали – лицедействовали! Взял программку к «научному атеизму», и пошел её обыгрывать с начала до конца, от середины в стороны, и снова да ладом. Аплодисменты!

Правда, в его город актеры приезжали уже готовые. Что ни год – почти вся труппа новая. Тут тоже какая-то загадка… Да нет, скорее – закавыка. Чего люди искали, почему оказывались в самой тьмутараканистой Тьмутаракани? Оказались ненужными где-нибудь в областном театре, надоело вечно торчать в массовке, когда чувствуешь в себе творческие силы, или просто желание хоть что-нибудь играть…

А театр в городе прекрасный, прямо на зависть не то что областным – столичным театрам! Ах, пардон, пардон… Не театр – здание театра. Перед самой революцией семнадцатого года некий купец размахнулся – и отгрохал «народный дом»: тут тебе и театр, и столовая. И библиотека… Что еще надо для народа?! Для него всё и сгодилось. От купца осталась одна фамилия. Да еще фамилия архитектора : здание-то не просто роскошное – эксклюзив, как сейчас бы сказали. Заезжали сюда потом и знаменитости, а в годы войны «квартировал» даже один столичный театр! Но только одно «квартирование» и осталось – в истории этого театра. Для города сей факт не значит просто ничего – ничего и не осталось.

Бесконечная актерская волна-игра «перекати поле» напомнила нашему герою один из эпизодов его журналистской карьеры. Конец советской эпохи он застал в кресле редактора фабричной, многотиражной газеты, и, сидя в холодном кресле, в окружении пропылённых вымпелов за разные «успехи», поглядывая на ставший вдруг никому не нужный бюст Ленина, неожиданно подумал он, взглянув на пустые стулья-столы сбежавших за новыми надеждами корреспондентов…

– А ведь никому из фабричных инженеров, начальников, рабочих – и в голову наверняка не приходило, что это некие «творческие личности», со своими творческими амбициями, планами… Да чего там – никакими журналистами их никто не считал! Журналисты… ну, это где-то там, в журналах… А здесь кто? Делают себе газетку, разносят по цехам –