Книга Саморазвитие по Толстому - Вив Гроскоп

четыре сотни мертвых душ, становится известно, что его план — циничная афера, задуманная для быстрого обогащения. Он собирался взять кредит под залог душ и скрыться с деньгами. Он становится предметом ненависти и подозрений; одни говорят, что он намеревался сбежать с губернаторской дочкой, другие предполагают, что он переодетый Наполеон. Он бежит в другую часть России, где планирует похожую аферу; на этот раз он пытается приобрести имение и подделать завещание, что приводит к его аресту. Это лишь первый том трехтомного романа, и обрывается он на середине предложения, когда князь, арестовавший Чичикова, говорит об этом «очень соблазнительном» деле. В этой книге никто не выглядит хорошим. Каждый — антигерой. Это такой же тонкий намек на устройство мира, как образ горящего креста: оставь надежду всяк входящий в мир с такими моральными принципами.

При этом в жизни Гоголь вовсе не был скучным морализатором и занудой. Напротив, он был одним из самых достойных обожания российских писателей, поскольку был самым ненасытным. И он даже не лицемерил по этому поводу; он знал, каков он, и был готов это признать. Биографы Гоголя сообщают, что его любимым занятием было «гурманство»; я называю это обжорством. Он был человеком, очень любившим поесть и всю жизнь страдавшим от хронического несварения, которое было в значительной степени вызвано перееданием. Не то чтобы он был самым вежливым гостем за ужином. Он обожал скатывать хлеб в шарики и швыряться ими в других людей. А если ему не нравился напиток, он выливал его обратно в графин. При этом он был хорошим хозяином. Он любил макароны и готовил их по собственному рецепту. Он также любил делать пунш. Согласно некоторым источникам, он утверждал, что изобрел коктейль гоголь- моголь, состоящий из вареного козьего молока и рома. Однако нельзя сказать, что он сам его изобрел. Еврейский напиток гоголь-моголь (kogel mogel) на основе яиц, меда и молока, иногда используемый как лекарство от простуды, был известен с семнадцатого века. Но можно ли обвинять Гоголя в том, что он захотел присвоить себе славу изобретателя гоголь-моголя, особенно учитывая, что назван он как будто бы в честь него? (Сообщают, что мама Барбары Стрейзанд давала ей этот напиток в детстве — к сожалению, без рома — для укрепления голоса. По всему видно, что средство помогло.)

На портретах Гоголь не выглядит так, как можно было бы ожидать по описаниям. Он, возможно, немного пухловат, но ничего сверхъестественного. На самом деле он был довольно привлекательным, носил щегольские тонкие усики и элегантную женственную стрижку-боб. Он был известен тем, что уделял большое внимание своему гардеробу и считался королем фраков. Так или иначе, все это обжорство возымело свои последствия, и он умер незадолго до своего сорок третьего дня рождения. Переедание, конечно, не способствовало сохранению его здоровья. Но в конце концов он по сути заморил себя голодом и умер в ужасных мучениях. (А вы ужасались Достоевскому.)

Гоголь родился в 1809-м и умер в 1852 году в возрасте сорока двух лет. (Все мои любимцы умирали рано: Гоголь, Булгаков, Чехов. Те, в кого влюбиться сложнее, — Солженицын и Толстой — жили себе и жили.) Его работы рассматривают как мост между «первым русским романом» Пушкина и большими классическими произведениями Достоевского и Толстого, которые появились позже. Язык, которым написаны его произведения, считается «просторечным». Он якобы «плохо знал» русский; довольно странное утверждение о величайшем писателе страны. Но все это означает лишь то, что в своих произведениях он не использует изысканные обороты и отсылки к классике. Его произведения — об обыденном, даже их названия говорят сами за себя: шинели, носы, ревизоры. Его книги — не психологические исследования и не высказывания о жизни общества (хотя, конечно, по сути они являются и тем, и другим). Они о повседневной жизни: конторы, кухни, постоялые дворы, улицы, брички. В них всегда есть мораль об искренности: не притворяйся тем, кем ты не являешься, тебя разоблачат.

Стремление Гоголя рассказать все как есть каждый раз проявляется в описании всего, что связано с едой. Как будто бы он так отчаянно пытается не лицемерить о своей собственной ненасытности, что заходит слишком далеко. С самого начала «Мертвых душ» мы видим, насколько много внимания Гоголь уделяет полноте, худобе, гостеприимству, совместной трапезе и искусству угощения. Гоголя часто называют мастером гротеска, и его увлеченность едой тоже укладывается в эту картину. Но есть в нем что-то радостное. Он как похрюкивающий поросенок, выискивающий трюфели, только трюфели — это интересные (и, да, подчас восхитительно гротескные) персонажи. В его описаниях не остается двусмысленности. С первых глав нам разъясняют, что есть два рода мужчин — толстые и тоненькие. Тоненькие мужчины увиваются около дам. Толстые мужчины держатся от дам подальше. (Говорите что хотите, но меня не покидает чувство, что он прав. Как правило, чем полнее человек, тем больше он осознает важность личных границ. А если вы худой и подвижный, вам позволительно слегка дотрагиваться до других). Но не нужно жалеть толстых — у Гоголя они всегда побеждают: «Толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие».

Чичиков, по задумке автора, — страшный человек; он сворачивает вместе три блина и ест их, обмакивая в растопленное масло. Чудовище. Но правда, что может не нравиться в человеке, который носит фрак брусничного цвета с искрой? (Представьте себе бедного переводчика, которому нужно было это правильно передать. Брусничного цвета? Но боже упаси, не мог же Гоголь просто назвать сюртук «алым» или «багровым».) Этот восхитительный предмет гардероба он покрывает «шинелью на больших медведях». Вот это, я понимаю, шинель. И в этом весь Гоголь: детали, ухищрения, фатовство, веселье. Но всегда с подмигиванием. Чичиков на самом деле не хорошо одет. Он одет в новое платье короля. У Гоголя замечательная способность видеть детали и милейшая манера описывать маленькие происшествия. Когда Чичиков приезжает к помещику, рассказчик так описывает отношения помещика с женой: «Они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжение его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку» [148]. Так же как шинель должна быть по меньшей мере на медвежьем меху, поцелуй должен быть чрезвычайно долгим. Гоголь не тот человек, чтобы делать вещи кое-как. Он мастер наблюдения за другими — за их привычками, поведением, манерой речи. Эти люди здесь, потому что они нужны нам для рассказа, а еще потому что они смешные. Но еще они здесь для того, чтобы напомнить нам, что мы по крайней мере