Книга Крепость Бреслау - Марек Краевский

Мок понимал, что в случае справедливости этих опасений мало времени на получение доказательств еврейского происхождения Гнерлиха и предоставление их фон Родевальду. Изо всех сил желал разговора с профессором Брендлом, который может быть натолкнул бы его на этот еврейский след. После допроса охранницы Вальтраут Хелльнер не было сомнений в том, что каждый лагерный охранник имеет в голове приказ, чтобы остановить старого мужчину с обожженным лицом, который хотел бы попасть в лагерь на Бергштрассе. Это определенно, что после разговора с Хелльнер заместитель коменданта Герстбергер, человек доброжелательный к Моку, изменил отношение.

По всей вероятности, люди Гнерлиха, проинформированные о дружбе, соединяющей его самого с Брендлом, уже стоят под домом философа и терпеливо ждут гонителя их коменданта. Единственным союзником Мока была в этой ситуации осада, которая призывала жителей Бреслау, а особенно солдат Гнерлиха, к выполнению совершенно других обязанностей, нежели преследование какого-то старого калеки.

Мок имел еще одного потенциального союзника.

— Только ты у меня осталась, — тихо сказал он, вглядываясь в то место на фотографии, где должна стоять служанка.

Он не видел ее хорошо в бледном свете газовой лампы, стоящей на баре.

— Только ты можешь мне что-то сказать о происхождении Гнерлиха. А до тебя доберусь через фотографа, потому что как же иначе?

Посмотрел снова на фотографическое заведение и проклял тихо самого себя. В задумчивости он не заметил, что зажегся в нем небольшой светильник. Я уже стар, подумал он о себе с жалостью и гневом, все ускользает от моего внимания. Спрятал фотографию в бумажник, надел плащ и шляпу, поклонился дремлющему господину Альштадту и вышел из заведения. Господин Альштадт, однако, не погрузился полностью в сон. Догнал его на улице.

— Что? — улыбнулся Мок. — Вы хотите меня побрить? А может, сделать мне постоянную завивку?

— Дело не в этом, господин хороший, — ответил старый парикмахер. — Вы оставили что-то под столом, виолончель или что-то.

— Благодарю, — Мок вернулся и вытащил из-под стола продолговатый футляр. Потом он вышел из заведения со словами «до свидания», на которые не получил ответа.

Парикмахер ошибался. Это не была виолончель.

Бреслау, пятница 6 апреля 1945 года, четверть девятого вечера

Фотограф не хотел впустить Мока за порог своего заведения.

Не возбуждала в нем доверия маска, которую поздний гость имел на лице, раздражала его настойчивость и беспокоила большая коробка, о которой фотограф — в отличие от парикмахера — прекрасно знал, что в ней находится. Только двадцатимарковой купюрой Мок убедил фотографа, что является солидным, хотя и поздним клиентом.

Тогда его впустили в ателье, которое было закидано различными планшетами с фоном: один представлял горы и озеро, другой лесную поляну с медвежонком, а еще один — романтический пейзаж с бурным морем на дальнем плане и задумчивым скитальцем на ближнем. Подмастерье госпожи Дом прихрамывал на одну ногу, имел грязный гардероб, он был неряшливый и небритый. Мок никак не мог себе вообразить, что в это ателье жители Бреслау и Силезии записывались на фотосессию на неделю вперед.

Повесил пальто и шляпу на вешалку и начал обыскивать карманы.

— Выбираете какой-нибудь фон или делаем без фона? — спросил фотограф.

— Я хотел бы поговорить с владелицей, — начал Мок, но сразу же его прервали.

— Госпожи Дом уже нет в Бреслау. — Фотограф начал устанавливать штатив.

— А меня зовут Макс Хануш, и я купил эту будку год назад, когда меня уволили из армии. У меня искусственная нога, — сказал он неестественно быстро.

— Пусть вас не пугает, — спокойно сказал Мок, расчесывая небольшим гребешком волосы, сильно примятые шляпой. — Несмотря на маску на лице, я не секретный агент, который преследует дезертиров, уклоняющихся от почетной службы строительства баррикад. Это если вы работаете в течение всего дня, не так ли? Я ждал вас с полудня.

— Да, я выполняю именно эту почетную службу. — Ирония Мока, по-видимому, не нравилась Ханушу. — Ну, так с каким фоном мы работаем?

Мок сел на кресло, за которым светилась в лучах утреннего солнца лесная поляна и улыбался милый медвежонок.

— Господин Хануш, я заплатил вам двадцать марок, а я заплачу еще больше. Но не за фотографию.

— А за что? — прервал его фотограф.

— За две вещи. — Мок снова причесал волосы. — Первая из них — это информация о клиентах госпожи Дом.

Разумеется, знаменитая на всю Силезию ваша предшественница очень аккуратно вела документы. Некоторые именитые фотографы имели списки фамилий фотографируемых особ. Возможно, делала так госпожа Элиза Дом?

— А второй вопрос? — Фотограф с волнением не мог свернуть папиросу.

— Ночлег, — сказал коротко Мок. — Я хочу у вас переночевать. Пожалуйста, сдайте мне на две ночи свое ателье.

— Сколько заплатите?

— А сколько вам нужно?

— Сто марок.

— Восемьдесят марок и десять пачек лоренсов, чтобы вам не приходилось крутить в пальцах. Как-то у вас это не выходит.

— Хорошо, — сказал Хануш, глядя, как Мок вытягивает из портфеля жестяные золотые коробки, заполненные висбаденскими папиросами. — Но при одном условии. Что под моей крышей не будет этого оружия. — Он указал на коробку, которую на полчаса раньше парикмахер принял за футляр от виолончели.

— Я не могу выполнить этого условия — Мок мило улыбнулся. — Но я могу сделать кое-что другое. Я могу забыть о моем предложении, открыть чехол и извлечь кое-что из него. Кое-что, чего ты боишься. Тогда я начну отдавать приказы, а ты потеряешь деньги и папиросы. Я найду то, что ищу, или не найду этого и уйду. Я оставлю тебя взволнованным. В нервах человек с удовольствием бы закурил хорошую папиросу. А у тебя не будет хороших папирос. И денег на всю массу хороших папирос. Ну что, Хануш, — Мок по-прежнему усмехался, — выкурим трубку мира, или ты собираешься и дальше меня раздражать? Ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, или и дальше будешь мне докучать?

— Хорошо. — Фотограф положил руки на лоренсы. Он все еще был взволнован.

— Но у меня нет никаких удобств. Вам придется спать на том диване. — Он указал на старый диван для семейных фотографий.

— Очень удобный. — Мок сел на своей постели и достал из портфеля разорванное семейное фото. Он повернул его и медленно прочитал: — 4 мая 1932 года, Кантен. Там сделан этот снимок. Вы можете проверить в реестре эту дату?

— Сначала деньги, — сказал фотограф еще несколько испуганным тоном.

Мок положил перед ним четыре десятимарковые купюры. Фотограф пошел на склад и принес оттуда папку с датой 1932.

— Здесь есть все чеки, — сказал Хануш. — Госпожа Дома была очень точна. Недавно я хотел выбросить все эти старые папки. А тут, смотрите, сегодня понадобились. — Он достал пачку папирос. — Можно?