Книга Гарем - Кэти Хикман

И так как Эсфирь Нази никогда не ошибалась в своих планах, она продала красавицу певунью Сафие торговцу Юсуф-бею за три сотни полновесных дукатов, что ровно в пятьдесят раз превышало цену, заплаченную ею самой. В Стамбуле торговец получил от принцессы Хюмайше почти в десять раз больше того, что было заплачено им. Принцесса же была совершенно убеждена в том, что совершила на редкость удачную покупку.

Что касается Сафие, то ее отвезли в Стамбул, а оттуда в Манису, в дар шестнадцатилетнему юноше, которому, возможно, предстояло стать будущим султаном. Вместе с двумя другими дарами, самыми превосходными из тех, что мог позволить богатой принцессе ее кошелек.

Одним из них была девочка, которую Сафие называла карие Михримах, примерно того же возраста, что и сама Сафие. Другим был молодой черный евнух по имени Хассан.

— Наша принцесса дала вам всем другие имена, — наставляли торговцы Сафие. — Теперь вас будут называть Ночные Соловьи. Лучшие из всех соловьев Манисы.

Глава 17

Стамбул, вечером 2 сентября 1599 года

В тот же вечер, но уже в значительно более поздний час, в дверь Селии постучали. Молодая негритянка, нарядно одетая, с запястьями и щиколотками, украшенными бесчисленными золотыми цепочками, стояла перед входом в комнату. Увидев отворившую дверь Селию, она не произнесла ни звука, только улыбнулась и поманила ее, приглашая следовать за собой. Когда же девушка спросила, куда она ее поведет и кто послал за нею, негритянка опять промолчала и лишь покачала головой, давая понять, что не может ответить на этот вопрос.

Вдвоем они быстрыми шагами миновали внутренний дворик, затем помещения для раздевания, окружавшие купальни валиде, и прошли дальше коридорами, которых Селия прежде не видала. Вскоре они оказались перед стеной, в которой имелась маленькая дверца. Негритянка открыла ее, и Селия обнаружила, что та скрывает за собой невысокую лестницу. На своем пути девушки повстречали нескольких человек — некоторые из них принадлежали к низшей дворцовой челяди, один или двое были гаремными слугами более высокого ранга, — но ни один из них не удивился при виде их. Ни один не задал негритянке никакого вопроса, не спросил, куда они идут, но каждый отвешивал в сторону Селии вежливый поклон и, стоя с опущенными глазами, ожидал, когда они удалятся.

Спустившись по лесенке и миновав еще одну дверь, девушки оказались в дворцовых садах. Негритянка быстрыми шагами направилась по тропе, которая сначала привела их к нескольким соединенным друг с другом террасам, а затем, резко повернув вправо, оборвалась у подножия дворцовых стен. Пройдя еще несколько шагов, девушки очутились на небольшой полянке.

— О! — воскликнула Селия, узнав место.

В центре полянки возвышался изящный маленький мраморный павильон, по одну сторону от которого открывался вид на Стамбул, а по другую, подобно голубому сновидению, лежало море.

Тут негритянка впервые подала Селии знак, на беззвучном языке дворца означавший, что теперь той следует идти одной.

«Кто звал меня?» — задала немой вопрос Селия, но та лишь еще раз лукаво улыбнулась и убежала прочь.

Девушка огляделась. В саду было так тихо, что сначала она подумала, что находится здесь в одиночестве. Мраморная беседка, чьи белоснежные стены были украшены золотой арабской вязью, сверкала в лучах солнца. Где-то поблизости, среди стройных кипарисов, тихонько выводила свою песню вода, плещась о каменную чашу фонтана. Но легкое движение внутри беседки приковало взгляд Селии, и девушка догадалась, что она не одна тут.

В павильоне сидела женщина. Сейчас она, не отводя глаз, смотрела на море, и Селия не видела ее лица. Но когда та через мгновение обернулась, девушка увидела улыбку на лице человека, которого меньше всего ожидала здесь встретить.

— Милая сударыня, как любезно с вашей стороны прийти сюда. Я польщена, кадин.

— Госпожа хасеки. — Селия присела в низком поклоне. — Это для меня честь беседовать с вами.

Гюляе-хасеки протянула руку девушке.

— Простите, что не встаю, и не сочтите это, пожалуйста, за невежливость. Небольшое недомогание. — Она указала на свои поджатые ножки. — Сегодня, несомненно, не самый лучший из моих дней.

Хасеки, официально признанная главной из наложниц султана и самая любимая из них, была одета в бледно-голубое платье, изящно вышитое золотыми арабесками и цветочными мотивами. На голове ее ловко сидела крохотная шапочка с почти прозрачной золотой вуалью. Из-под подола платья, как заметил быстрый взгляд Селии, выглядывали две маленькие туфельки, обильно украшенные золотым и серебряным шитьем. Многочисленные драгоценности, положенные ей как второму по важности лицу в гареме после самой валиде, сверкали на пальцах и шее. Но когда хасеки снова обратила к Селии свою улыбку, та оказалась почти такой же застенчивой и смущенной, как улыбка ее рабыни-негритянки.

— Так, значит, правду говорят… — неожиданно для самой себя начала говорить Селия, но тут же замолчала, смущенная до крайности.

— Что же говорят?

— Что вы не совсем здоровы. Но простите меня. — Селия устыдилась жестокости своих опрометчивых слов. — Боюсь, я оказалась невежливой.

— Ну что вы. Я знаю об этих слухах. — Негромкий голос хасеки показался девушке очень приятным. — Но это обычная история, не так ли? Все мы живем здесь слухами, сплетнями, оговорами. — Молодая женщина перевела взгляд на море, где едва различимые отсюда лодки, маленькие, как детские кораблики, скользили по водной глади. — Но в данном случае слухи справедливы. Я действительно не так уж здорова. И была бы счастлива удалиться от жизни дворца.

— Вы… значит, вы собираетесь покинуть нас? — спросила Селия.

Когда хасеки снова обратила взгляд на девушку, та увидела, до чего ярко блестят ее глаза.

— Образно говоря, кадин, да. Я обратилась за разрешением удалиться в Ески-сарай, старый дворец султана. Ведь так или иначе дни каждой из нас заканчиваются там. После смерти нашего повелителя, я имею в виду.

До этого дня Селии приходилось довольно часто видеть Гюляе-хасеки, но поводы для этого всегда были сугубо официальными. Главная наложница держалась подле самого повелителя, нарядно одетая и сверкающая роскошными уборами, — объект самого пристального внимания со стороны остальных женщин гарема. Сейчас же в первый раз девушка имела возможность рассмотреть ее ближе. Фаворитка оказалась несколько старше, чем Селия ожидала, а ее несравненное изящество обернулось чуть излишней худобой. Во дворце всегда охотно утверждали, что многие из женщин гарема превосходят Гюляе красотой, но девушка сумела разглядеть то особое, дышавшее добротой и кротостью, выражение, которое оставалось не замеченным никем, хоть, возможно, виной тому была уединенность ее существования. Казалось, само присутствие этой красавицы несло с собой покой и утешение. Цвет ее глаз — темно-синих, как увидела сейчас Селия, — вторил цвету моря, кожа сверкала белизной.