Книга Нюрнбергский процесс глазами психолога - Густав Марк Гилберт

Тюрьма. Вечер

Вечером я навестил обвиняемых самых разных психологических типов с целью узнать их первую реакцию на нововведения тюремной администрации.

Камера Шпеера.

— Значит, вы подсунули ко мне Функа и Шираха, — веселился Шпеер. — Рано или поздно мы все же склоним эту парочку к однозначно негативной оценке Гитлера.

— Поскольку именно на меня было возложено решать, кому с кем сидеть за обедом, — ответил я, — я выбрал путь, который бы способствовал восторжествованию истины и устранению влияния Геринга, лишения его возможности оказывать давление и запугивать людей слабохарактерных.

— Это абсолютно верное решение. Геринг действительно насаждал моральный террор среди обвиняемых. Он даже пытался решать, что и когда им говорить. Я не рассказывал вам, что в самом начале процесса он подошел к Шахту и попросил его заявить судьям, что Гитлер был крайне недоволен его, Геринга, деятельностью на поприще ремилитаризации Германии? Но когда в ходе процесса Шахт заявил, что Геринг — болван по части экономики и не годится на должность «уполномоченного по выполнению четырехлетнего плана», то Геринг вдруг заявляет Шахту, что теперь подобные высказывания последнего ни к чему. Он везде совал свой нос, каждого поучал.

— Мне кажется, и Шираху, и Функу удалось бы с большей пользой для себя организовать свою защиту, окажись они за одним столом с вами и Фриче, а не с Герингом, — высказал мнение я. — Я хотел подсадить к вам и Дёница.

— Нет, так лучше, потому что в присутствии Дёница даже я ощущаю некоторую скованность.

Камера Франка. Франк снова заявил мне, что рад тому, что эра общих прогулок и общего приема пищи, неизбежно связанная с вещанием во весь голос и выслушиванием глупостей, миновала, и он теперь обрел наконец покой.

— Нам не дано заглянуть судьбе в глаза и при этом пытаться сохранить прежние дружеские отношения. Сначала я радовался знакомству с многими из тех, кого прежде не имел возможности знать. Но если переживаешь такую полосу, тебе необходим покой и тишина для медитации. Теперь я хотя бы прогуливаюсь в одиночестве, могу помолиться, сосредоточиться для медитации. А эти вечно несли свой вздор. Защита, защита…

И никогда ни слова о нашей вине. Они не имеют представления о трагедии человечества. Вы не читали последнюю речь пастора Нимёллера? Его слова очень многих лишили покоя. А сказал он, что люди склонны бесконечно говорить о своем горе, но умалчивать о своей вине. Он прав. Кое-кто из нас, может, и недоволен новым распорядком, но лично я воспринимаю его, как благо. Я так успел привыкнуть к этой монашеской жизни, что действительно считаю эти меры благом. Спокойно обедаешь, спокойно гуляешь, у тебя есть возможность сосредоточиться для медитации — это же чудесно!

19 февраля. Советский документальный фильм

Обеденный перерыв. Большинство обвиняемых быстро смирились с новыми порядками. Один Геринг продолжает возмущаться ими, причем происходит это по мере осознания того, что у большинства коллег факт его отделения от всех вызывает либо равнодушие, либо антипатию, но никак не сочувствие. Эра геринговской тирании завершилась, это ни у кого не вызывает сомнения. Самому же Герингу это ох как не по душе. Он продолжает непрерывно жаловаться на холод и искусственный свет в своем помещении.

Послеобеденное заседание. Представители Советского Союза показали документальный фильм, ужасающий протокол геноцида, еще более страшный, нем тот, который показывали американцы.

Я смотрел фильм, стоя у скамьи подсудимых вблизи места Геринга. Геринг хихикнул, когда по ошибке киномеханика первые кадры фильма пошли в перевернутом виде. Шутливо спохватившись, Геринг приложил ладонь ко рту и стал озираться, ища тех, кому бы это тоже показалось смешным… Демонстрацию прекратили и после паузы, необходимой для перезарядки пленки, продолжили.

На экране появлялись горы трупов советских военнопленных, либо зверски умерщвленных, либо умерших от голода в полевых условиях неподалеку от мест боевых действий, где и были взяты в плен. Были показаны орудия пыток, изуродованные трупы, снабженные корзинами для улавливания отрубленных голов гильотины, раскачивавшиеся на фонарных столбах повешенные, которых обнаруживали войска после овладения населенными пунктами, — следы бесчинств гестапо. На экране проплывали руины Лидице, женщины, оплакивавшие своих потерянных близких. Братские могилы. Подвергшиеся надругательствам и убитые женщины. Дети с проломленными черепами. Печи крематориев концлагерей и газовые камеры. Сваленная в кучи одежда, огромные кучи остриженных женских волос в Освенциме и Майданеке…

Все время, пока шел фильм, Геринг делал вид, что занят чтением книги; он сидел, периодически позевывая и отпуская адресованные Гессу и Риббентропу саркастические комментарии по поводу содержания фильма.

Тюрьма. Вечер

Камера Геринга. Вместе с майором Гольдензоном мы обходили камеры, желая удостовериться в том, какой была реакция обвиняемых. Геринг с готовностью представил объяснение того, почему, по его мнению, этот фильм не стоило смотреть.

— Первое: этот фильм был снят ими, с правовой точки зрения он доказательством служить не может. Им ничего не стоило прикончить сотню-другую немецких военнопленных, а потом напялить на них русскую военную форму. Вы, в отличие от меня, просто не знаете русских.

Второе — вероятнее всего, многие из этих кадров были сняты еще в период их революции, к примеру, эти корзины, куда сваливаются отрубленные ножом головы.

Третье — эти усеянные трупами поля. В общем и целом это типичные пейзажи войны. Их можно где угодно запечатлеть на пленку. Мне самому приходилось видеть тысячи трупов. А откуда вообще взялись свежие трупы для киносъемок? Не могли же русские со своими кинокамерами прибыть как раз вовремя туда, где скопилось столько трупов. Скорее всего, эти трупы — их рук дело.

Герингу приходилось делать над собой усилие, чтобы его словоизлияния звучали правдоподобно, чтобы все увиденное спокойно можно было отмести в сторону, причислив к разряду «пропаганды», глупой и рассчитанной на простаков, но в конце концов он все же признался.

— Естественно, как я уже говорил вам, вполне достаточно даже и 5 процентов от всех приведенных цифр убитых. Тем не менее, что бы ни говорили и ни показывали русские, я им не верю и верить не собираюсь. Они пытаются теперь спихнуть на нас творимые ими зверства.

Впрочем, тема ограничений тюремного распорядка волновала Геринга куда больше — он быстро переменил тему разговора.

— То, что я «наци № 1» в этой группе обвиняемых, еще вовсе не означает, что я самый опасный из них. И полковнику не следует забывать, что ему приходится иметь дело с какими-никакими, а все же личностями, вошедшими в историю. Верно ли мы действовали, или нет, мы — личности исторические, а он — никто.

Геринг снова указал мне на историческую аналогию, повторив историю тюремщика Наполеона, тому в свое время пришлось исписать добрых два фолианта, чтобы оправдаться в своем обращении с бывшим императором. И тем не менее даже сами англичане засадили его в тюрьму.