Книга Когда оживают Тени - Сергей Джевага

«И кого спасать? — подумалось мне. — Всех?.. И есть ли вообще шанс?..»

Прищурившись, окинул новым взглядом гуляющих по залу людей. Напыщенных, богато одетых, холеных. А потом вспомнил старые, оставшиеся после Исхода иллюстрации и картины. И сразу ясно, насколько обмельчал человеческий род. Стали ниже и тоньше в кости, кожа побледнела, глаза с каждым поколением больше, а в волосах даже молодых много седины.

Сколько пройдет, прежде чем изменимся настолько, что потеряем сходство с предками? Как те же Фир Болг. Что ждет через сто лет? Тысячу? И выживет ли род людской?..

«И ладно, — мелькнула раздраженная мысль. — И пусть. Ни на что не претендую. На спасение мира или установления общей благодати точно. Знаю, чего стою. К чему стремлюсь. И за что буду мерзнуть в Аду… Тьфу, зараза! Бран! Чуть не испортил удовольствие от вина».

Мысленно фыркнув, я вновь посмотрел на бокал в руке, полюбовался прозрачной янтарной жидкостью. Но пить не стал, отвлекшись на шум у главного тоннеля.

У входа сгрудилась плотная группа людей, туда потянулись скучающие зеваки, бросились репортеры с фотоаппаратами и огромными раструбами вспышек. И вскоре в зал, в окружении девушек и юношей величаво вошел Фергюс. Наперевес со своим апломбом и обезоруживающей ухмылкой. С гордым профилем воина, яркими синими глазами и длинными темными волосами, заплетенными в косу. Прибавим синий сюртук, узкие брюки и высокие лакированные сапоги, белый платок на шее и кортик на поясе — воистину щеголеватый денди.

Он шумно переговаривался со встречными и сопровождающими, шутил, громко смеялся. Девушкам целовал руки, кланялся, отпускал комплименты и с выражением декламировал стихи.

Нас Фергюс увидел. И сделал пару шагов навстречу, когда дорогу заступила целая стайка молоденьких девушек. Туда сразу подтянулись дамы постарше, какие-то чопорные господа. У небольшого фонтана рядом со сценой для музыкантов моментально образовалось небольшое столпотворение.

Подхватив бокал, МакГрат между глотками вина, активно жестикулируя, принялся рассказывать какую-то забавную историю. Судя по заливистому хохоту мужчин и покрасневшим щечкам женщин, довольно неприличную.

Девушки буквально поедали красавца глазами. Но знаки внимания Фергюс оказывал лишь одной — симпатичной даме с мягкими формами, в возрасте «за тридцать». С остальными болтал, и будто не замечал ни горящих взглядов, ни флирта.

Похоже, шутки Коула о расставленных сетях для наследника правящего рода помнил не только я, а и сам МакГрат. Да как не помнить?.. Ведь надсмотрщики юных прелестниц обретались тут же. Пожилые матроны восседали на диванчиках в напряженных позах, сюсюкали с миниатюрными собачками и пристально следили за каждым движением моего друга, выражением лица, тоном.

Как стрелки в засаде.

Да, к сожалению, жизнь такова, что порой дешевле и проще снять шлюху. Или «подружиться» с вдовушкой.

Но черт! Как-то я не учел статус друга. И верно, сына гранда не могли оставить в покое будь хоть трижды бесталанным пропойцей и бумагомарателем. А ведь хотел, чтобы Фергюс ненадолго отвлек Брана. Я бы успел пробраться к ходу во внутренние покои грота, сумел добраться до комнат новоиспеченного епископа и тихонько там пошарить, пока гости и хозяева увлечены приемом.

Затея попахивала низменным воровством, но я утешался мыслью, что технически им не являлась. Скорее копированием информации. Как книгу взять почитать. Без спросу владельца, но это детали. Есть же любители подсмотреть на страницы в трамваях и донных поездах.

Чтобы подготовиться к «чтению», пришлось почти два дня вкалывать как Иисусу на рудниках. Сначала через знакомых Старика искал достаточно сговорчивого и жадного слугу МакМолоуни, выторговывал сведения о том, где хранятся личные украшения и реликвии. Потом с Дампиром рылся в пыльных архивах отца, отыскивая старые планы имения заклятых друзей. А пока шили костюмы по снятым меркам на оставшиеся деньги, мы корпели над матчастью, готовя новые артефакты и адаптируя старые.

Я хотел придумать какой-то глупый предлог, чтобы отлучиться, когда у входа вновь возникло движение, засверкали вспышки фотоаппаратов. Толпа раздвинулась и к помосту двинулась процессия и нескольких людей — торжественно, но скромно одетых мужчин и женщин. Среди них на миг показалась знакомая фигура священника в черной сутане, и я узнал лицо с фотографии — Абрахам МакМолоуни, епископ Госпитальеров.

В реальности церковник выглядел внушительнее. Черноглазый и темноволосый, с непроницаемым лицом, пронзительным властным взглядом, порывистый и энергичный в движениях. Но одет более чем скромно, что понятно — играет на контрасте, ведь стратег и политик.

Рядом с Абрахамом шествовал какой-то суховатый старик с костистым лицом и куцей бородкой, тоже весь в черном, хоть и в мирском облачении, с серебряным медальоном в виде солнца на груди, с тростью в руках.

Ланти, старый лорд и глава Дома.

Но самое главное, что я уловил — знакомой подвески с фотокарточки на епископе не имелось. А значит, оставил где-то в покоях.

Они прошествовали к постаменту, поднялись, и глава рода поднял руку вверх. Когда установилась тишина, провозгласил, как отрубил:

— Гордыня — смертный грех!

Люди в зале замерли, затаили дыхание. Последние шепотки затихли, а взгляды устремились на МакМолоуни. И тот, каким-то чутьем уловив смену настроения, продолжил:

— И я как сын Господа грешен и виноват. Буду каяться… Но как отец и лорд Дома, я продолжаю наперекор всему гордиться Абрахамом. И Бог простит!

Старик взаправду хорош. Если не оратор, то проповедник. Приковал внимание народа, расставлял акценты, играл голосом и взглядом. Из нашего угла слышно плохо, но явно нахваливал сына, благословлял на служение богу, предлагал разделить радость.

И слава ангелам, Ланти не стал растекаться мыслью. Через пару минут на его место встал Абрахам, коротко поблагодарил за участие, осенил зал благословением и тоже спустился. Рядом сразу собрались те, кто жаждал пообщаться. На сцене же появилась Талли с арфой, обворожительно улыбнулась в пустоту.

Кто-то издал приветственные возглас, иные начали аплодировать. Шум чуть притих, и по залу растеклась музыка: звонкая и чистая, мелодичная, завораживающая. Арфа то весело журчала, набирая почти танцевальный ритм, то стонала, навевая светлую грусть.

Поистине прекрасна. Грациозна, утонченна, чувственна. Пальцы ласкали струны, а лицо излучал внутренний свет. И каждое движение, каждый звук вызывал бурю эмоций: люди плакали, улыбались, мечтательно глядя в пустоту.

Таковыспособности Бардов. Влияние на мир через звук, через вибрации, иногда через запахи и образы. И если я творил Печати напрямую, рисуя в Изнанке, то Барды действовали тонко и изысканно, создавая условия при которых Изнанка сама отвечала на Зов.

Я не питал иллюзий. Талли, мягко говоря, опасна. С одинаковой легкостью может обрушить потолок или раздробить кости присутствующим, превратить народ в обезумевшее от страха стадо, воющее и скулящее. Но вместе с тем способна и лечить, и созидать.