Книга Незнакомец - Евгения Стасина

– Артур говорит, ты решил мой ремонт проспонсировать, – щурюсь, наблюдая за тем, как Ковалевский отводит глаза, рассматривая вывеску ближайшего магазина, и дёргаю вечно заедающую ручку, на этот раз поддающуюся с первого раза. – Так вот, Глеб, не нужно. Такую помощь я не приму.

И не в гордости дело… Вопрос покоя не даёт: не будь между нами той ночи, не разгляди он во мне женщину, разве стал бы так долго со мной возиться? И разве тогда это казалось бы мне настолько неправильным? Нет, потому что мы оба знаем – не благодарность это, а попытка урвать хоть что-то: один разговор, один обед, одну минутку, во время которой мы никого вокруг не замечаем. С обрыва вниз летим, вместе, а даже за руку взяться не можем…

Сажусь за руль, не оставляя ему не малейшего шанса меня разубедить, да только прежде чем успеваю отгородиться от Глеба дверью, удивлённо выдыхаю.

– Ладно.

Он же не спорит даже. Подходит ближе, устраивает локоть на крыше моей таратайки, и, побарабанив по стеклу, чтобы я опустила стекло, в очередной раз кивает:

– Как скажешь. Хочешь сама – пожалуйста. Твоё право. Только, – осекается, внимательно глянув на меня из-под густых ресниц, и, поиграв желваками, перед фактом ставит, – кое в чём я тебе всё-таки помогу.  Я корм привёз, впитывающие пелёнки, лекарства... Не знаю, нужны ли они, но в ветаптеке уверяли, что лишними точно не будут. Так как? Сгодится?

– Как попытка вернуть мне долг? – хмурюсь, сильнее впиваясь ослабевшими пальцами в руль, а он улыбается обезоруживающе:

– Как жест доброй воли, Саш.

– Годится.

ГЛАВА 27

Незнакомец

В приют она меня с собой не берет. В любой другой день я бы наверняка наплевал на её желание отвезти пакеты с кормами в одиночку, поехал бы следом и, возможно, даже смог убедить себя в том, что легко читаемое в её глазах нежелание находиться рядом лишь плод моего воображения, но сегодня сдаюсь без боя. Срываюсь с места сразу, едва проржавевшая Лада скрывается за поворотом, и, нарушая с десяток дорожных правил, мчу по указанному Славой адресу. Домой. Знаю, что он именно там – в двадцати минутах езды от нашей с Мариной квартиры, в тысяче шагов от женщины, что носит под сердцем моего ребенка…

Мчу, не слишком-то заботясь о сигналящих мне в след водителях, и выдыхаю только тогда, когда торможу у одного из подъездов современной высотки. Десять из десяти: безошибочно ввожу код на металлической двери, ещё не войдя внутрь, знаю, что за стеклянной перегородкой встречу миловидную женщину лет пятидесяти…

– Добрый день, Елена Викторовна, - чёрт, я даже имя консьержки помню! Не могу разобраться в собственной жизни, зато о её мгновенно вспоминаю разные мелочи: она одинока и как следствие не упускает случая перекинуться парой фраз с мелькающими мимо её поста жильцами, живет  этажом ниже в подаренной сыном квартире и постоянно что-то печет. Её коронное блюдо – эклеры, но сегодня она протягивает мне огромное блюдо с домашними, ещё теплыми пряниками, при этом приветливо улыбаясь:

– Угощайся. Только что из духовки. Хотела побаловать внучку, но мой Василий как всегда всё переиграл – решил сводить её в кино. Словно в любой другой день этого сделать нельзя. Но, я не жалуюсь, не подумай, – женщина вздыхает, провожает взглядом подхваченное мной угощение и, отставляя тарелку в сторонку, подпирает щеку кулачком, наигранно бодро меняя тему. – Куда пропал? Ты пропустил пятничное собрание, мы коллективно решали вопрос со шлагбаумом… Филлипов с тридцать второй конечно же начал возмущаться. Вроде зажиточный, а из-за тысячи рублей целый спектакль устроил. Даже в суд грозился подать!

Как обычно. Ничего не меняется: Елена Викторовна, даже не подозревающая, что в каком-то смысле я вовсе не я, принимается делиться со мной новостями, не забывая пожаловаться на недавно въехавшую молодежь, а я сгораю от нестерпимого желания поскорее добраться до своего этажа. Как всегда, и от одной этой мысли мне куда спокойнее: я ведь и раньше с трудом выносил её болтовню. Отчетливо помню, что каждый раз, когда мне не удавалось проскользнуть мимо незамеченным, испытывал именно это чувство – нетерпение. И если обычно держался, сегодня сдаюсь:

– Спасибо за пряник, – нагло прерываю её бесконечный поток жалоб, не забывая при этом улыбнуться, и, не тратя впустую больше ни единой минуты, сворачиваю к почтовым ящикам.

Мне нужен сорок первый… Синий, ничем не выделяющийся на фоне других, разве что торчащими  из щели конвертами. Их вынимаю, поражаясь тому, как много мукулутару скопилось за каких-то пару недель, а выпечку, щедро залитую глазурью, запихиваю в рот – не врал я, голодный как волк... Возможно, стоило притормозить у какого-нибудь кафе, но другой голод, до сих пор ничем не утолимый, не дает остановиться – ступеньки перепрыгиваю через одну, горшки с домашними цветами, украшающие подоконники на лестничных пролетах, оставляю без внимания. Я просто хочу узнать правду! Убедиться, что я здоров и подбирать палату в элитной психиатрической клинике мне ещё рано – лучше озаботиться другим, к примеру, лечением собственной семьи, завравшейся настолько, что наверняка теперь и сами не знают, были ли хотя бы в чем-то со мной откровенны. Мама  – обхаживающая Марину как родную дочь, брат – по большей части избегающий длинных разговоров о прошлом, жена – придумавшая миллион логичных объяснений совсем нелогичным вещам…

Дважды проворачиваю ключ в замочной скважине и на этот раз прохожу в дом не мешкая, словно ошарашенная моим побегом пенсионерка непременно бросится вдогонку. Без труда нахожу выключатель, и прежде, чем энергосберегающие лампы разгорятся в полную силу, делаю шаг в сторону, тут же опускаясь на стул. Я просто знаю, что он здесь… ЗНАЮ, мать твою!

– Что и требовалось доказать. Похоже, тебя и впрямь надули, – бурчу себе под нос, и, справившись с верхней одеждой, неспешно гуляю глазами по стенам.

В прихожей серым, пустым; в единственной комнате, служащей мне одновременно и спальней, и кабинетом  – завешанным чьей-то мазней. В моих воспоминаниях эти картины смотрелись сдержаннее, а в реальной жизни немного пугают буйством красок.

Торопливо миновав коридор, застываю рядом с одной из них и, пройдясь кончиками пальцев по холсту, впервые за последнее время вздыхаю с облегчением. Мелочь, но в моем положении даже таким крохам можно порадоваться: тому, что я помню этот диван, знаю, что за длинным стеллажом, рассекающим комнату надвое, прячется мягкая, двуспальная кровать, застеленная темным покрывалом. А эта лежанка – простая, местами заляпанная и прямо сейчас пустая – любимое место Герды. Лежанка, которой в квартире жены я вчера так и не нашёл…

– Чёрт, а дальше что?

Устраивать обыск? Рыться в шкафах, заглянуть в мусорку, а после спуститься вниз и устроить допрос местной сплетнице? Ведь если она что-то знает, в отличие от других, темнить при всем желании не сможет – слабость к перемываю чужих костей впереди неё идет.

 Гоняю по кругу одни и те же мысли и, забредя на кухню, усмехаюсь горько – бред. Тут и так всё очевидно: в раковине покрывшаяся плесенью чашка с недопитым чаем, в забитом продуктами холодильнике – жуткий запах испортившейся еды; над ведром летает облако мошки. Всё так, как и должно быть в квартире, хозяин которой не планировал уходить из неё надолго. На пару часов не больше, а по сути, до сих пор не вернулся…