Книга Призраки Бреслау - Марек Краевский

– Да. Этим мы отличаемся друг от друга. – Эрика закрыла глаза. Два ручейка поплыли к уголкам рта из-под длинных ресниц.

Мок уставился в залитое дождем окно, услыхал вой ветра над волнами. Ураган бушевал у него в груди и приносил слова, которых Мок не хотел произносить. Кроме них на террасе кафе сидела проститутка со сломанным зонтиком (старая знакомая), глядела в окно на дождь, бренчала ложечкой по чашке.

К столику, за которым сидели Эрика и Мок, подбежал служащий гостиницы.

– Заказное письмо для госпожи Эрики Мок. – Громко щелкнули каблуки.

Эрика отвлеклась на письмо, слуга получил пару монет. У Мока стало чуть легче на душе. Ножиком для фруктов девушка разрезала конверт и стала читать. Легкая улыбка появилась у нее на лице.

– Что там? – не выдержал Мок.

– Послушай. – Она положила письмо на столик и прижала непослушную бумажку пепельницей. – «Мужчина, рожденный восемнадцатого сентября тысяча восемьсот восемьдесят третьего года в Вальденбурге, представляет собой типичную зодиакальную Деву со всеми ее нереализованными мечтами и неосознанными желаниями. Какие-то недавние печальные переживания, возможно несчастная любовь, отразились на его психике». – Эрика с любопытством взглянула на Мока. – Скажи мне, Эберхард, что это была за несчастная любовь?… Ты никогда ничего про себя не рассказываешь. Не хочешь открывать душу пройдохе девке… Хотя бы сейчас, когда эти прекрасные три недели заканчиваются… Расскажи что-нибудь о себе…

– Никакой несчастной любви не было. – Мок неловким движением погладил Эрику по лицу, неуклюже смахнул большим пальцем слезы, появившиеся в уголках глаз. – Зато была война. Меня призвали в тысяча девятьсот шестнадцатом. Я воевал на Восточном фронте под Дюнабургом, был ранен во время отпуска в Кенигсберге – выпал из окна второго этажа. Пьян был и ничего не помню. Понимаешь? – Пальцы Мока будто прилипли к ее щекам. – Меня не зацепила русская шрапнель – я просто вывалился из окна. Курам на смех. Потом я вернулся под Дюнабург, там пришлось нелегко… Кто составлял гороскоп?

– Сестра прислала из Риги. Как, сходится?

– Такие общие выражения обязательно в чем-то совпадут с реальностью. Человек – существо непростое, порой со странными желаниями. Читай дальше!

– «В молодости кто-то доставил ему жестокое разочарование, лишил его иллюзий…» О чем ты мечтал в молодости, Эби?

– О карьере ученого. Я даже написал на латыни несколько крошечных работ. – В мыслях Мок возвратился к студенческим годам, когда они впятером проживали на протекавшем чердаке. – Но никаких разочарований у меня не было. Я довольно рано забросил учебу, стал работать в полиции – не вынес нищенского существования в маленькой комнатушке, где один из моих товарищей харкал кровью на свои переводы Теогниса из Мегары,[69]а второй мог разогреть над свечой, разрезать на маленькие кусочки и съесть покрытую пылью шкурку корейки, которую за пять недель до того собственноручно зашвырнул за печь…

– «Отличается раздражающей педантичностью, излишним вниманием к мелочам. Будучи начальником, обязательно упрекнет своих подчиненных за небрежность в одежде и неполитые цветы…»

– Чепуха, – перебил Мок, – у меня нет ни одного цветочка ни дома, ни в конторе.

– Дело не в цветах, – принялась объяснять Эрика, – дело в том, что ты придираешься к подчиненным по всяким мелочам… А тут еще и разъяснение имеется. «Может быть, пример с цветами не очень подходит. Как крайний прагматик, он предпочтет в горшках выращивать картофель: хоть какая-то польза будет. Это человек с голубиным сердцем, готовый пригреть и утешить любого, человек, который охотно занялся бы благотворительностью или пошел в миссионеры. Большая любовь приходит к нему раз в семь лет. А вот предостережение для избранниц его сердца…»

Дальше Мок уже не слушал, морской ветер снова зашумел в его голове. Сколько же изворотливости в этой девке! Ведь гороскоп она составила сама. Видно, хочет, чтобы добряк Мок пожалел ее, пригрел у себя на груди, вынул из сточной канавы кусок дерьма и осушил поцелуями, окружил любовью! «Вот здорово будет, если мы поженимся, родим четверку прелестных отпрысков, от нее они унаследуют красоту, а я буду ходить по улицам Бреслау и гадать, кем мне приходится каждый встречный и поперечный. Вот мы на балу; кто-то представляет ее некоему хлыщу: "Супруга советника полиции Мока". – "Мы, кажется, знакомы". Вот мы на ипподроме в Хартлибе, сидящий рядом со мной игрок показывает моей жене язык, и кончик у языка загибается…»

Завыл ветер, и Мок с силой шлепнул по столу ладонью. Блюдца подпрыгнули. Проститутка, сидевшая поодаль, покосилась на них и уткнула нос в чашку.

– Не читай больше этой ерунды, – тихо сказал он. – Устроим себе прощальный бал. Втроем.

Эрика сложила гороскоп Мока вчетверо и поправила шляпку.

– Кто будет третьим?

– Не третьим, а третьей, – прошипел Мок. – Твоя знакомая, что сидит с нами на веранде.

– Пожалуйста, не надо. Я не могу на это пойти, – ледяным тоном ответила Эрика и вдруг расплакалась.

Мок закурил новую сигару и засмотрелся на местную проститутку. Та приподняла голову, трусливо улыбнулась ему.

– Я не делила тебя ни с кем на протяжении трех недель. – Эрика быстро успокоилась, провела кружевным платочком по носику. – Пусть все останется как было.

– Двух недель, – поправил ее Мок. – Если не хочешь, пакуй вещи. – Он достал бумажник из кармана. – Вот деньги на билет. Я заплачу тебе за все. Сколько составляет твой гонорар?

– Я тебя люблю, – спокойно сказала Эрика, встала с места и подошла к сидящей невдалеке девушке.

Между ними состоялся краткий разговор.

– Мы ждем тебя в дамской раздевалке. Это ее место свиданий. – Эрика обняла девушку за талию, и они вместе спустились по ступенькам на пляж.

Ветер рвал из рук искалеченный зонтик. Вскоре они оказались на дорожке, ведущей к раздевалке. Проститутка открыла дверцу первой кабинки, и обе девушки скрылись в ней.

Мок расплатился с официантом, вышел на пляж. Ветер и нудный дождик разогнали отдыхающих, мелкобуржуазная совесть Мока немного успокоилась. Он постоял, осмотрелся вокруг, потом быстро пробежал через пляж, поднялся по ступенькам, прошел по залитому морской пеной мостику над волноломами и зашел в кабинку. На скамейке, дрожа от холода, сидели две обнаженные женщины. При появлении Мока они принялись ласкать и тискать друг друга. Гусиная кожа покрывала их бедра и плечи. Эрика поцеловала девушку, не отводя взгляда от Эберхарда. Холод проникал через щели в досках. Чайки над морем надрывались от крика. Эрика ела Мока глазами, проститутка жестами манила его. Никакого эротического возбуждения Мок не испытал.

Достав из кармана брюк банкноту в сто марок, он протянул ее проститутке и тихо произнес:

– Это тебе. Одевайся и оставь нас одних.

– Благодарю вас, добрый господин, – сказала девушка с сильным померанским акцентом, натянула на себя белье, разгладила складки платья…