Книга Утерянная Книга В. - Анна Соломон

Начинают просыпаться остальные, слышится бормотание, целая вереница голосов. В шатре живет не одна семья (а четыре, как выяснится позже, и еще несколько одиночек). Бараз, в попытке предотвратить нападение, громко говорит: «Нас послала Эсфирь». Потом повторяет еще раз, чтобы они расслышали имя, хотя Эсфирь и уверяла, что в поселении немного понимают персидский. Бараз любит Эсфирь, но о ее народе придерживается общепринятого мнения (которое разделяет и Вашти) – они замкнуты и упрямы.

Он повторяет те же слова в третий раз. В луче света возникают лица, помятые спросонья, молча моргают, за исключением одного мужчины, который подскакивает и спрашивает: «Чем можете доказать?»

Это, без сомнения, Мардук. Вашти узнает его. «Немного походит на царя», – отозвалась о нем Эсфирь, и была права: ее дядя встает перед Ицем, выпятив грудь. Переводит взгляд с Вашти на Бараза и обратно с отрепетированной угрозой в глазах, хотя при виде его сутулой спины (сын, стоящий за ним, почти на голову выше) становится ясно, что угроза во взгляде намного сильнее вреда, который он может причинить.

Вашти думает о доказательствах. По рассказам Эсфири она знает про чудовище. Про ковры, в которых прятался Иц по дороге к речке и обратно. Знает, что Мардук и его жена хохотали, «как гиены», а потом он ударил Эсфирь. Знает и кое-что другое: Мардук всегда завидовал своему брату Харуну; он живет в страхе прослыть дураком. Эсфирь зовет его «треплом»; возможно, не этим самым словом, но другим, означавшим то же самое в те времена и в тех местах.

Однако не все, что рассказала Эсфирь, может помочь Вашти. Многое они не захотят слышать. А кое-что только усилит их недоверие. Как поменялась форма ушных раковин Эсфири, например, или как она оживила птицу. Даже если усилия, которые приложила Эсфирь, докажут ее преданность людям в шатре, они не поверят безоговорочно, потому что это не просто истории о чудовищах и колдовстве, но – слова Эсфири – извращение. Так Эсфирь сказала, сидя на кровати Вашти, рассеянно гладя по голове сына, который топал мимо, заинтересованный дальним углом погреба. Вашти наблюдала за мальчиком, слушая рассказ его матери. Он играл на полу и совал пальцы в отверстия в стенах. Видела одно, а слушала другое. Про великаншу, которой обернулась Эсфирь. Про советника, расцарапавшего ей лицо на глазах у царя. (Бедный, – подумала Вашти непроизвольно. – И бедная девочка. Ему никогда раньше не доводилось делать выбор. Это его выбирали, да и то в момент отчаяния.) Про скелет, который Эсфирь украла из костяной комнаты. Про жизнь, которую вдохнула в птицу, пока спал ее сын.

Содеянное ею извращало саму суть природы. «Я так не думала, – говорила Эсфирь. – Мне на это указал советник. Я взяла на себя роль Бога». Сначала Вашти не поняла. С чего бы Эсфири, да и кому угодно, слушать советника? «Но ведь тебя обучили, – ответила она. – Колдунья в поселении; ты говорила, что твоя мать тоже была с магическими способностями». – «Это другое», – ответила Эсфирь. Что делали они и что сделала она. Они могли превратить траву в веревку или высечь огонь из камня. Но не превращали живое существо во что-то другое и не оживляли то, что мертво. А значит, даже если бы Мардук, Иц и остальные поверили, они не хотели бы все это знать. Как не хотели бы знать, каким ровным, почти безучастным голосом Эсфирь выложила Вашти всю историю, будто служанка, накрывающая стол из слов. Вашти не поверила, что случившееся не ранило Эсфирь, – каждый раз, когда та, бросив взгляд на Дария, снова поворачивалась к Вашти, она замечала дрогнувший подбородок, потемневшие глаза… Но Вашти понимала, почему Эсфири необходимо делать вид, что все хорошо. И понимает теперь – Мардуку и Ицу тоже нужно знать, что Эсфирь не терзается. О святотатстве и страданиях придется умолчать. Одного взгляда на них достаточно, чтобы стало ясно – им нужно хоть что-то не трагическое.

– Ваш инжир, – говорит Вашти. – Эсфирь рассказала мне ваш секрет с расщеплением семян; вкуснее нет во всей Персии.

Гордость в глазах Мардука смешана с горем (смоковницы больше ему не принадлежат) и настороженностью (секрет по-прежнему его), и Вашти кивает, обещая никому не рассказывать.

– Она послала передать – завтра утром будет резня.

Вашти ждет, пока они осознают произнесенную ею ложь. Больше года им не протянуть, в этом она уверена. Поэтому не испытывает раскаяния, только облегчение от того, какова ее роль в происходящем. Она больше не в заточении и не во дворце, а в шатре. Между двух миров. И у нее есть пространство для маневров. Вашти сумеет их убедить.

Она повторяет:

– Эсфирь сказала – вам нужно уходить.

И мужчина, и мальчик смотрят на нее. Мардук вскидывает подбородок.

– А сама не могла прийти?

– Нет. Она не могла прийти сама.

– И не поможет нам?

Вашти на миг теряет дар речи. Едва сдерживается, чтобы не рассмеяться, – не потому, что Мардук ей смешон, а потому, что его вопрос и злая надежда, которая спустя годы еще жива, кажутся ей жалкими.

– Нет, – отвечает Вашти. – Жаль, что я не могу рассказать вам, как сильно она старалась.

Иц выходит из-за спины отца. Он опустил руку с ножом, но выражение лица все такое же резкое.

– Что они с ней сделали? – спрашивает Иц, и хотя ломающийся голос выдает его юный возраст, больше ничего юного в нем нет. Если с кем и придется трудно, это с ним, думает Вашти. У них не так уж мало общего. Оба знают, каково это – скрываться, угодить в ловушку, чтобы спасти собственную жизнь. Скрытность Вашти его не обманывает. Он понимает, что она может рассказать, как именно старалась Эсфирь, однако решила молчать. Даже если Иц не знает подробностей, как Эсфирь ходила к царю без спроса, как оживила птицу, предлагала себя, ему ясно одно: спасти их никогда не было в ее силах. Вопреки надеждам Вашти, он не верит (как должны все они) в то, что царица – на самом деле царица.

– С ней хорошо обращаются, – объявляет Вашти, не глядя Ицу в глаза. – У нее родился ребенок, мальчик, и она ждет второго. Спит на шелковых простынях…

Вашти рассказывает, как проходят дни Эсфири, про тенистые сады для прогулок, роскошные наряды, пиры и все атрибуты изобилия, какие приходят ей на ум, цвета, ощущения, ароматы, события, одновременно правдивые по сути (они происходили с самой Вашти) и фантастические, преувеличенные в несколько раз, водопад исполненных желаний. Чем дольше она рассказывает, тем сильнее верит сама себе. Вашти убеждена, что Эсфирь не только выживет, но совершит много больше. Она добавляет, что у Эсфири чудесный малыш – он спит вместе с Эсфирь в ее кровати. А еще у нее есть Бараз, самый верный евнух во всей Персии.

Вашти делает паузу, так чтобы взгляды устремились на Бараза, пусть все видят его рост и добрый нрав. Он есть у Эсфири, но (Вашти забрасывает наживку, осторожно, будто бы в ее словах нет никакого подтекста) только если успеет вернуться до рассвета. И если они успеют уйти.

– Пусть идет сейчас, – говорит Иц.

– Он здесь, чтобы помочь.

– Нам не нужна его помощь.

Вашти хочется снова завернуть Ица в ковер, ненадолго, пока они не будут вне опасности. «Он здесь, чтобы помочь мне, – мысленно отвечает она Ицу. – Я была, есть и буду первой, пока жива. И это не изменить».