Книга Патриот - Дмитрий Ахметшин

Ислам вдруг почувствовал себя на отшибе мироздания. Нет, не так — он почувствовал себя странно чужим. Каким-то образом всё здесь вращалось вокруг него, причём так, что ему не нужно было совершать никаких движений. По здравому размышлению Ислам решил, что так даже лучше. Он понятия не имел, куда двигаться. Он до одури ковырялся в земле собственных сомнений, слежавшихся практически в культурный слой путаных иллюзий и надежд, надеясь наткнуться хоть на какую-то подсказку. Относительно того, куда следовать дальше, и относительно чего-то, что Ислам сам пока не может осмыслить. Смысл существования высыхает на руках, словно влага в жадном и горячем воздухе, а снежный ком обрёл просто астрономические величины, несётся под уклон, сметая хлипкие домишки, впитывая облака и слизывая с деревьев снежные шапки.

Кто на самом деле сумел удивить всех, так это Гоша. Когда бессонная ночь мало-помалу даёт о себе знать, Ислам ползёт наверх, в комнату, надеясь, что в холодильнике найдётся что-нибудь перекусить. И натыкается на топчущегося в коридоре с весьма потерянным видом Игоря.

— Иди домой, Гош. Не в комнату домой, а к себе домой. Ещё пока можно. Я не знаю, откуда ты там приехал… или сначала зайди в ректорат, узнай, будут ли теперь занятия и где теперь тебе жить.

Он прячет руки в карманы брюк (кроме всего прочего, Гоша ещё и единственный человек, который может ходить по общаге в выходной в брюках. Шорт у него, кажется, нет совсем, не говоря уж о трениках с растянутыми коленками, которые имеются в гардеробе каждого уважающего себя аборигена), и, склонив голову к плечу, смотрит на Ислама. Накидывает на него лассо взгляда и внезапно обретает очень уверенный, внушительный вид. Ислама подобная перемена всегда ставит в тупик, но для Гоши это нормально.

— Я останусь.

— Отсюда ты больше не сможешь ходить на занятия, — терпеливо объясняет Хасанов.

— Я знаю, — Игорь снимает очки и трёт переносицу так, как будто под пальцами лампа с джинном. Кожа под его пальцами немедленно становится бледной. — Я слышал, как всё произошло.

Усталость с новыми силами накатывает на Ислама. Уж кто-кто, но Гоша, считал Хасанов, убежит отсюда в первую очередь. Всегда складывалось ощущение, что перед возникающими перед ним как перед старшим по этажу трудностями он стоял только потому, что не смел попросить снять с себя эту ответственность. Боялся, что это повлияет на успехи в учёбе, на отношение к нему преподавателей или на что-то ещё. И раз за разом, когда на подведомственном ему участке случалось что-то более или менее серьёзное, оказывался между двух огней.

— Так чего же? Я пытался отговорить их, но не думал, что придётся отговаривать тебя. Поэтому извини, но внушительной речи у меня для тебя нет.

— Ничего страшного. Я твёрдо решил, — качает головой, взгляд близоруко плавает в пространстве между ним и лицом Хасанова. — Ты должен только знать, что я всё это категорически не одобряю.

— Думаю, я догадался.

— Тем не менее я остаюсь. Тебе, наверное, нужно знать, что я пишу книги, — он водружает очки на место и разглядывает лицо Хасанова в поисках произведённого эффекта, заранее уже смущаясь. Не обнаружив там ничего, кроме отёкших и покрасневших от усталости век, он пытается усугубить эффект: — Ты мог представить себе, что человек, который живёт с тобой практически по соседству, пишет книги? Нет? Их пока не публикуют, но они очень хорошие. И о том, что сейчас здесь происходит, я тоже хочу написать книгу.

— Вот уж не предполагал. Что же, ты оказался в гуще событий.

— Я не какой-нибудь журналист, чтобы быть в гуще событий. Но я подумал, что это будет неплохой опыт.

Миша оказался отличным руководителем. Его слушали, ему, несмотря на рокотание, которое просыпалось в его груди при малейшем недовольстве и руки, скручивающиеся при малейшем поводе в кулаки, доверялись. Вкупе с Лёней они делали львиную долю работы, расправлялись с делами, которые по идее должен был взвалить на себя Ислам. Собрали со всех, кто остался, продукты, обозначили несколько общих холодильников и организовали выдачу продуктов. После небольшого совета решили, что готовить, во всяком случае первое время, сподручнее будет на всех сразу, выяснили, что поваров среди оставшихся не наблюдается, и даже тех, кто сумеет приготовить что-то посложнее яичницы, можно пересчитать по пальцам двух рук.

Хасанов неожиданно оказался в числе почётных поваров, но потом так же неожиданно был оттуда исключён.

— У тебя есть куда более важные дела, чем махать половником, — говорит Миша. — Скоро кто-нибудь спросит… ты сам знаешь, что спросит. И у тебя на языке должен быть готов ответ. Не отговорка, а план действий. Мы не можем всё решать за тебя.

Наташин опыт обрёл вес драгоценных металлов. Исламу она говорила, что с революционной деятельностью покончено, однако с удовольствием втянулась в дела общины. Хасанова это раздражало, но он держал язык за зубами. В конце концов они не муж и жена, чтобы высказывать недовольство. Да, они были куда ближе, но это не подразумевало, что он станет ловить её свободу выбора в мешок.

Под руководством Мишани затеяли глобальную перестановку мебели. Нужно было готовиться к штурму, и они готовились — серьёзно, прорабатывая все варианты, вплоть до возможной высадки на крышу, обозначали рубежи и вели круглосуточное наблюдение за периметром. В первую очередь занялись окнами, загромождая их, как входную дверь накануне, мебелью и подручными предметами. Коридоры погрузились в полумрак, и хотя свет теперь жгли круглосуточно, днём он казался бледной копией своего небесного брата.

Ждали, что отключат электричество, на худой конец интернет, и интернет действительно пропал в первый же день. Видимо, решили, что без выхода в глобальную сеть мораль бунтовщиков быстро пойдёт на спад. Чуть-чуть позже пропало и кабельное телевиденье.

— Оперативно они додумались отключить нам воздух, — говорит Лёня. — Думаю, мы сможем восстановить хотя бы сетку. Но не сейчас. Со временем. Хорошо бы знать, где у них сервера…

У кого-то нашёлся USB-модем, в курилку вытащили чей-то старенький компьютер, и скоро к нему, как к банковскому автомату в день начисления стипендии, начал выстраиваться народ. В новостях на Яндексе и Ленте искали хоть какую-то информацию, заранее предвкушая свои имена на первых страницах, но так и не нашли. Единственная сколь-нибудь полезная информация нашлась на сайте университета: что главный корпус временно прекращает работу и переводит своих преподавателей и студентов в другие корпуса из-за каких-то неполадок со светом. И правда, последние пару дней на стоянке совсем не заметно машин. Вход из окон общежития не просматривается, но видна одна из двух дорожек, по которой шумным ручьём обычно текут студенты, и она пустует.

Отчаявшись отыскать хоть какое-то упоминание о себе, перешли к активным действиям. Постили на форумах, по паутине асечных знакомых растекались истерично весёлые сообщения. На просторах Живого Журнала появилось сразу несколько дневников, рассказывающих о событиях внутри общины.

Главным занятием теперь было смотреть в окошко. Самое любимое — большое окно в холле третьего этажа, с подоконником и непременными щелями, куда совал длинные пальцы сквозняк. С первого этажа мало что можно было разглядеть, решётки эти опять же, а третий укрывали в своих когтистых лапах древесные кроны. Ни черта не видно, кроме ползущих по шоссе и переливающихся на солнце машин…