Книга Замуж – никогда - Таня Винк

Явившись в количестве трех, а то и пяти человек, тетки шумно вваливались в их крошечную комнатушку, расположенную в конце длиннющего коридора, пили чай и самогон, пересказывая сплетни о соседях и о перспективах на урожай свеклы. Неодобрительно цокали языками, мол, мама дочерей балует, уже восьмой час, мы уже на базаре побывали, продали фрукты-ягоды, а они еще не проснулись как следует. Особенно доставали Шурку, мол, здоровая кобыла, на ней пахать можно, а она тут разлеглась. Девушка зубы стиснет, зыркнет исподлобья, выберется из-под одеяла, накинет халат поверх ночной рубашки и на кухню пойдет. Приготовит себе чай, сидит, макает в него сухари и клюет носом. И чувствует себя крайне неуютно — ну не нравятся ей эти тетки, с которыми ее связывали кровные и не кровные узы. Да и односельчанки приезжали не из любви, а по делу. Правда, каждый раз они подкидывали им то овощи, то фрукты, то сало, то курочку, но не по-родственному и не за «спасибо» — за все это Катерина отдавала им то, что приносила под полой с фабрики. А приносила она много красивого и разного: и натуральные ткани, и синтетические, и махру, и кружева разные — все ужасный дефицит и обычным гражданам, даже городским, недоступное. Рассмотрев подарки, поделив их и распихав по сумкам, гостьи поудобнее устраивались на стульях и на скрипучем диване, на котором спали мама и Шура — то рядом, то «валетом», в зависимости от степени опьянения Катьки (Галка спала в раскладном кресле), — и беседовали «за жизнь», о мужиках, что все они козлы, а под конец:

— Ну, Катерина, показывай, что нового себе купила.

Нового было негусто — платье, кофта, бюстгальтер, туфли, но она охотно демонстрировала все это, потому что даже новые колготки вызывали у ее односельчанок прилив желчи и злость в глазах. И Катерине это очень нравилось. Шуре это тоже нравилось, до мурашек, и ради этих мурашек она и научилась шить. А почему бы и не научиться — тканей полный шкаф. Шила Шура вручную (о швейной машинке она и мечтать не смела), до крови прокалывая иглой подушечки пальцев — пользоваться наперстком она не любила, он ей мешал. Шила без выкройки, на глаз, и здорово получалось. Сначала был халат из штапеля — мама похвалила, но Шура штапель перед раскроем в воде не намочила, и после стирки халатик можно было подарить девятилетней соседке, ей бы он пришелся впору. Шура покусала ноготь и дотачала рукава и подол кружевами — мама снова ее похвалила, за находчивость. Вторым изделием, довольно симпатичным, стала сумка из плотного льна, который фабрика отправляла за границу — его для обивки диванов и стульев использовали. К ней Шурка прикрепила длинную ручку из бельевой веревки, на сумке вышила ворону, ту, что в любимом мамином мультике к двум собакам задирается, и снова удостоилась похвалы. За сумкой последовали кофточка из сатина и юбка из очень модного вельвета. На все ушло два дня, а тут суббота, вечер. Шура наскоро пришила пуговицы к кофточке, молнию из старой маминой юбки вставила в вельветовую, и во двор. Не тот, что рядом с общежитием, а где городские пасутся. Притаилась в глубине двора и смотрит на девочек, топчущихся возле скамейки, а те на нее зыркают, но делают вид, что не замечают. И тут одна заводила уставилась на Шуру исподлобья, руки в бока уперла и зашипела, как кошка:

— Иди в свои трущобы!

У Шуры внутри все похолодело от злости и негодования.

— А ты мне не указ, где хочу, там и хожу! — и тоже руки в тощие бока упирает.

Городская, видимо, такого отпора не ожидала, стоит, растерянно глазами хлопает, а ее подружки в сторонке топчутся, не вмешиваются. Шура осмелела, вышла из закутка, ухмылку на лицо нацепила и бесстрашно направилась прямо к задире. Та стоит как вкопанная. Шура подошла и как толкнет ее плечом! Заводила хватает чужачку за грудки, и тут происходит непредвиденное: наспех пришитые пуговицы одна за другой отрываются и с мелким стуком сыплются на асфальт. Шура бьет задиру кулаком в плечо, отталкивает. Одной рукой придерживает полы кофточки, а другой пытается собрать пуговицы. Девочки оживились, смеются, топчут пуговицы, отбрасывают носками туфель в стороны. Одна девочка толкнула Шуру, Шура — ее… Вдруг — треск. Шура ахнуть не успела, как ее новая юбка лопнула по шву… Всю жизнь она будет помнить, как ее трясло, как стучали зубы, как хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, разорвать плотное кольцо из неизвестно откуда набежавших мальчиков и девочек. Как она одной рукой пыталась закрыть заштопанную дырочку на застиранных трусиках, а другой продолжала придерживать кофточку на груди. Как эту кофточку все время хотели сорвать и больно поцарапали плечо.

Шура не помнила, как прибежала домой, но так и не забыла, как болела ее душа. Три дня она не ходила в школу — мама работала на первой смене и не узнала об этом, а учителя уже привыкли, что на записи и двойки в дневнике Шуры никто не реагирует, и терпеливо ждали окончания девятого класса — в десятый Шурку переводить никто не собирался. На четвертый день она пришла в школу, и на первой же перемене ее окружили обидчики… Девочка не выдержала и убежала домой. Вечером она объявила маме, что в школу больше не пойдет, а пойдет в училище. Катька ее отлупила, пообещала убить, но Шура как сказала, так и сделала.

Все лето она осваивала по журналам кройку и шитье и тут же шила платья для Галкиных кукол, от чего Галка была в восторге и в качестве благодарности жарила яичницу себе и сестре. По вечерам Шура бегала на свидания и частенько возвращалась домой под утро. В августе Катерина пошла в отпуск и с первого дня запила. Шура, ко всему привыкшая, перебралась спать на пол (пьяная мать часто мочилась в постель), а если была возможность, то вообще дома не ночевала.

В десятый класс Шурка так и не пошла, а поступила в училище бытового обслуживания и поселилась в общежитии для учащихся. Вообще-то она не имела права там жить и решила проблему способом, впоследствии ставшим привычным: переспала с завучем, и тот помог ей получить койко-место в комнате на троих. Он помогал ей и дальше, до получения диплома, и при распределении — Шуру направили в очень хорошее ателье индивидуального пошива мастером второго разряда.

Ателье действительно было хорошее — через два месяца Шура получила третий разряд. Она крутилась как белка в колесе — каждый месяц их ателье выпускало по сто изделий. Зарплата была высокая, но не такая, как у бригадира и мастеров на глажке — у тех шея от гордости не гнулась. Еще и от закройщика прилично перепадало. Так что Шура жила и горя не знала. Пару раз в месяц она приезжала к матери, но деньгами помогала только Галке, с условием: ни копейки матери не давать — все равно пропьет.

Родное село Шура окончательно вычеркнула из жизни, ездила только на могилу отца и поставила перед собой цель: выйти замуж за городского. А где такого найти, ведь там, где она живет и работает, можно встретить только таких же, как она, бывших сельчан? И вот, после довольно утомительного рабочего дня Шура наряжалась, подкрашивалась, спускалась в метро и ехала в центр. Выйдет, прогуляется, а потом уверенно, будто живет тут с пеленок, направляется к подъезду какого-нибудь дома. Поднимется на один этаж, на другой, постоит, в заранее приготовленную бумажку попялится, в сумочке пороется. Если кто-нибудь выйдет из квартиры, она нос в бумажку сунет, лицо недоуменное сделает, спросит, не тут ли живет Марья Степановна. Нет? Хм… И вниз. Возвращаясь в общагу, Шура сердито смотрела на всех и все, начиная с коменданта и заканчивая сковородкой на кухне. Даром ей это не проходило — на нее тоже все смотрели косо.