Книга Мироныч, дырник и жеможаха. Рассказы о Родине - Софья Синицкая

По высокой каменной гряде Ганя дошёл до маяка. Под ним сидел толстый рыбак с тремя удочками. На берегу отдыхала большая арабская семья. Дети прокладывали лабиринт в мокром песке, взрослые закусывали под гигантским зонтом. Ветер трепал платки и платья. В кресле сидела бабушка, замотанная в чёрное. Величавая, вся в морщинах, смотрела в синюю даль.

Накатывали волны. Ганя заметил странную пару — по пояс в воде стояли, взявшись за руки, красивая девушка и худой сутулый парень. Когда волна набегала, грозя пенным гребнем, они подпрыгивали и смеялись. Девушка была изящной, лёгкой, как рыбка. Парень — нелепый, похожий на кривой сосновый корень. Он беспорядочно махал длинными руками и неловко прыгал, подняв глаза к сияющему небу. Он был незрячий. Напрыгавшись, парень с девушкой вышли на берег. Они всё время смеялись и держались за руки, было видно, что они влюблены друг в друга. Гане сделалось грустно. Ему тоже хотелось бы вот так прыгать в волнах с девушкой.

К Гане подошёл низенький человек с бритой головой, пышными усами, пьяными глазками, в рубашке, лихо распахнутой на волосатой груди со сверкающим толстым крестом. «Привет, друг! Меня зовут Диего!» — сказал незнакомец. Он был похож на мексиканского бандита из итальянских вестернов. Николавне бы он не понравился.

Диего пристал к Гане с разговорами. Про себя он говорил не много — сказал только, что проживает в славном городе Перпиньяне и имеет большую семью. Диего подробно расспрашивал Ганю о том, как живётся простому человеку в Петербурге, о котором имел весьма приблизительное представление — всё время путал его с Сингапуром. Ганя был рад поболтать с «местным» и заодно подучить французский. Диего повёл его обедать в «хорошее место с разумными ценами», там они ели вонючих жареных креветок. Диего запивал их виски — хлопал стакан за стаканом, но это на нём никак не отражалось. Он с интересом слушал про Бабея и его музыку, сказал, что тоже обязательно сходит на концерт в Монпелье. Потом они снова пошли гулять по набережным.

Ганнибал и Диего сидели на скамеечке под пальмой и болтали обо всём, что видели вокруг и что само лезло в голову, когда вдруг седенький старичок на соседней лавочке охнул и пополз на землю. «Скорая!» — завопил Диего. «Скорая!» — завопили отдыхающие. Собралась толпа, дедушку подняли, положили на скамейку, стали поливать водой из бутылок и обмахивать газетами. Через несколько минут к нему прибежали два врача, затем прилетел вертолёт — опустился на пляж, подняв песчаную бурю. Из вертолёта выскочили люди с носилками. Не успел Диего выкурить папироску, как седенький дедушка уже взлетел в блистающее небо.

— Кто этот был? — спросил Ганя.

— Старичок? Не знаю старичка, никогда раньше не встречал.

— Почему за ним прилетел вертолёт?

— Как почему? Ему плохо стало. Увезли в больницу.

— Я подумал — это знаменитый человек.

— Почему?

— Потому что увезли на вертолёте.

— Для этого не обязательно быть знаменитым, друг. Если ты сейчас вырубишься, за тобой тоже скорее всего пришлют вертолёт.

— Да? Так я ведь не француз.

— У старикашки паспорт никто не требовал.

— Какое у вас хорошее правительство, Диего!

— Нет, у нас плохое правительство. На каждом шагу нарушают права человека!

Новый друг проводил Ганю до гостиницы и заглянул к нему на минутку — выпить чашечку кофе. Посидел часок, посмотрел телевизор, чуть-чуть вздремнул, потом заторопился домой, вспомнив, что невестка должна вот-вот родить. В дверях Диего замялся и попросил у Гани двадцать евро взаймы. Ганя достал кошелёк, но денег там не оказалось. Кредитная карточка тоже исчезла. Он не мог понять, куда всё подевалось, ведь кошелёк хранился во внутреннем кармане жилета, который он снимал только дважды, чтобы искупаться, причём оба раза отдавал его на хранение арабской бабушке в чёрном. Она держала жилет на коленях, второй раз, правда, заснула, но всё было в целости и сохранности. Куда же они пропали — деньги Сергея Петровича?

Диего разволновался, сказал, что нужно срочно заблокировать карту, но главное — не отчаиваться, что завтра они вместе пойдут к одному «очень хорошему следователю», давнему его знакомому, который несомненно распутает это тёмное дело и выведет вора на чистую воду. Троекратно облобызав удручённого Ганю, он ушёл с обещанием нарисоваться утром.

Ночью Ганя плохо спал — переживал. Гостиница была оплачена за несколько дней вперёд. Но чем питаться? И на что покупать билет на Бабея? Нужно звонить домой, волновать, просить денег, а как не хочется... Ни за что...

На рассвете раздался стук в дверь. Вошёл бодрый, сияющий Диего.

— Завтракать — и к следователю!

— Как дела у невестки?

— Какой невестки?

— Которая должна была родить.

— А, Сара! Нет, пока не родила. Я не ездил в Перпиньян. Ночевал у подруги.

За ночь Диего разжился деньгами — повёл Ганю завтракать в ресторан с белыми скатертями. Они ели яичницу, круассаны с апельсиновым вареньем и пили из гигантских чашек кофе с молочной пеной. Солнце встало, но было ещё не жарко, пели птицы, шныряли коты.

Здание полиции было обшарпанным, угрюмым. Ганю и Диего записали на приём к следователю Тапарелю, к нему уже образовалась гудящая очередь. На стульях сидели две старушки (у обеих вчера на рынке украли кошельки, но они выглядели не слишком удручёнными и живо обсуждали городские новости), а также беременная лет семнадцати и с ней молодой человек, баюкающий годовалого ребёнка. Эти трое были черноглазыми брюнетами и оказались родственниками Диего. Он к ним подошёл, стал что-то весело рассказывать и щекотать малышу животик.

В самом тёмном углу приёмной сидели нищие с собаками. Ганя их знал — они работали у приморских гостиниц, он уже пару раз им подавал. Псы были здоровые, косматые. Один безмятежно зевал, скаля пасть с сахарными клыками. Другой был беспокойным, всё поднимал свой зад, заглядывал хозяину в глаза и поскуливал. Этот его хозяин обладал примечательной внешностью — именно так Ганя представлял себе в детстве романтического пирата: загорелое лицо, на котором ветер, солнце и морская соль оставили глубокие трещины, узкий лоб, голубой пронзительный взгляд из-под низких бровей, тонкие поджатые губы, выступающий подбородок и растрёпанные космы. Словом, красавец.

Ганя провёл в участке четыре часа. Они пролетели совсем незаметно. Скучать не приходилось, перед глазами разворачивалось удивительное представление. Следователь Николя Тапарель оказался молодым ещё человеком благородной наружности, с тихим, но твёрдым голосом. Он сидел в инвалидной коляске, вид имел строгий и решительный. Тапарель принимал в кабинете. Когда обстановка в приёмной накалялась, он выкатывал из кабинета, толкая сильными руками колёса коляски, и «разбирался».

— Ранение в перестрелке? — спросил шёпотом Ганя Диего.

— Нет. Он с детства не ходит.

Беременная мадемуазель (так к ней обращался следователь — «мадемуазель») требовала, чтобы ей вернули мужа, задержанного за участие в грандиозной драке с полицейскими. Она заламывала тонкие руки, рыдала, вопила, причитала, хватаясь за свой живот, который был такой круглый, что казался приклеенным к стройному телу. Она совала Тапарелю какие-то фотографии и кричала, что сейчас приведёт свидетелей. Парень с малышом, судя по всему, брат задержанного, тоже умоляюще голосил.