Книга В погоне за праздником - Майкл Задурьян

Последний слайд – Главная улица ночью, замок на заднем плане подсвечен серебристо-голубым. В небе взрываются петарды, разноцветные лучи перекрещиваются, расчеркивают тьму, разбрасывают длинные пестрые щупальца света вниз, к зданиям, – они гораздо длиннее, чем мне доводилось видеть вживую.

– Я поставил максимальную выдержку, – поясняет Джон.

– Вот как? – откликаюсь я. Никак не привыкну к тому, что вдруг возникает из пучин его памяти.

Этот снимок я удерживаю на экране. Изучаю голубой замок и этот фейерверк и понимаю наконец, что именно таким я хранила в голове образ Диснейленда все эти годы. Точно как в заставке телешоу “Волшебный мир Диснея”. Может быть, потому-то я и рвалась сюда напоследок. Согласна, это нелепо, но что-то во мне все еще хочет верить, будто тот мир, который настанет после, мог бы выглядеть вот так.

Как я уже говорила, я давно перестала заморачиваться насчет религии и небес, ангелов, арф в облаках и прочей ерунды. Но детская, глупая часть моей души все еще хочет во что-то подобное верить. В сверкающий мир чистой энергии и света, где и краски ярче, чем на земле, – синее, зеленее, краснее и краше. Или же мы сами станем красками, цветным светом, проливающимся с небес на замок. Быть может, это будет где-то, где мы уже побывали, там, где мы находились прежде, чем родились, и тогда смерть – всего лишь возвращение. Но будь это правдой, мы бы как-нибудь да помнили это. Наверное, именно ради этого я затеяла все наше путешествие – в поисках того, что я помню, что запало глубоко в некую расщелину души. Почем знать? Может быть, Диснейленд и есть рай. Слышали ли вы что-то более безумное и отчаянное? Наркотики во мне говорят, вот что.

Ночью я сплю ужасно, вообще-то и не сплю, хотя кошмары снятся. Рассуждаю насчет переевших сладостей деток, а в итоге мне же и мерещатся грызуны. Сотни мышей окружают меня, обгладывают помаленьку, растаскивают по кусочку, оставляя лишь те места, где обнажаются слои мешковины и набивки.

Я вновь и вновь просыпаюсь от этого сумеречного сна. Еще одно выражение, перенятое у врачей. Они вечно твердят, что для очередной процедуры придется погрузить меня в “сумеречный сон”, такое ласковое и успокоительное выражение, что никто и спорить не станет. Но я убедилась, что у меня этот славный сон на закате, этот поверхностный наркоз всегда заполняют ужасы и кошмары.

К несчастью, мыши оказываются лишь заставкой сегодняшнего фильма ужасов, а основное действие происходит в доме престарелых, с обстановкой которого я слишком хорошо знакома, немало нам с Джоном довелось их повидать. Это входит в обязанности старого человека. Посещаешь их из любви, или чувства долга, привязанности к родным и друзьям, или просто потому, что больше и делать особенно нечего. Развлечение не из лучших, но готовит тебя к тому, что и тебе предстоит.

Мне снится тот дом престарелых, где провел последние месяцы своей жизни наш друг Джим. Годом раньше умерла его жена Доун, и дети отправили его туда. Джим и Доун были нашими лучшими друзьями, так что мы не могли уклониться. Дважды в месяц пробирались по смердящим коридорам, чтобы повидать его, – но Джим даже не узнавал нас. Нас, Джона и Эллу, друзей-попутчиков, с кем он двадцать два года вместе путешествовал. Нас он вовсе не ждал. Доун – вот кого он хотел видеть. Работники дома престарелых говорили нам: целыми днями он только и делает, что разъезжает вокруг в своей коляске и зовет жену. “Доун! – повторяет он. – Доун! Где ты?”

Мне снится последний наш визит к Джиму. Для Джона было пыткой видеть своего друга таким. Но тот раз выдался хуже всех предыдущих. Джим уже разучился говорить, не мог даже позвать Доун. Сидел в кресле, опустив подбородок на грудь, слюни текли. Время от времени губы его шевелились, словно он говорил на каком-то немом, только ему внятном языке. Если мы пытались заговорить с ним, просто смотрел на нас, реагировал на звук наших голосов – бездонным, незрячим взглядом.

Когда мы вышли, уже в машине, Джон обернулся ко мне и повторил то, что я слышала от него всякий раз после поездки к Джиму:

– Я застрелюсь прежде, чем стану таким.

Но в тот последний раз он кое-что добавил к этим словам. Он взял меня за руку и попросил:

– Элла, обещай мне, обещай, что ты никогда не поместишь меня в такое заведение.

Я посмотрела на мужа и дала ему слово.

В самом начале седьмого я окончательно утрачиваю надежду на сон и открываю глаза. Сокрушительно яркое калифорнийское утро. Слабость такая, что и головы не поднять.

Джон храпит. За ночь он стащил на себя весь плед и укрылся с головой. Я проверяю, не обмочился ли он. Не обмочился, но член у него чуть напрягся.

Я пытаюсь вылезти из постели – не получается. Подумываю, не перекатиться ли на край, но опасаюсь рухнуть прямо на пол. Припоминаю, что одна голубая таблеточка осталась в кармане кофты. Сую руку в складки одежды, перебираю скомканные салфетки, наконец на самом дне нашариваю таблетку. Собираю побольше слюны – не очень-то много – и глотаю таблетку. Либо она поможет мне уснуть, либо даст силы подняться. Одно из двух.

При повторном пробуждении, в 8.30, дискомфорт не слишком напоминает о себе. Джон лежит рядом, глаза открыты. Смотрят в потолок трейлера. Насколько ясно его сознание? Этого я пока не понимаю.

– Джон? Ты проснулся?

Поначалу он не отвечает, и на один страшный миг мне кажется – он умер, я осталась одна.

– Джон!

Он поворачивается и смотрит на меня как ни в чем не бывало.

– Что?

– Просто хотела знать, проснулся ли ты.

– Я проснулся.

– Хорошо. Не хочу оставаться одна.

Он кладет руку мне на затылок, поглаживает голову и шею. Чудесное прикосновение – такое же, как прежде, и вместе с тем немножко другое. Наверное, это оттого, что волосы у меня поредели. В молодости он все время так делал, пока я не начала носить парики, и тогда он почти перестал гладить меня по голове, разве что дома, наедине.

– Ты не одна, солнышко, – говорит он.

– Я не хочу расставаться с тобой, Джон.

– Мы не расстанемся.

Он оглядывается по сторонам. Я жду, что он спросит, дома ли мы, но он не спрашивает. Он говорит:

– Славный старый трейлер.

– Да, хорошо послужил, – подхватываю я. Потом мы долго ничего не говорим, но Джон смотрит на меня так нежно, что все плохое забывается.

Под этим взглядом я чувствую: все, чему предстоит случиться, будет правильно и хорошо.

Я улыбаюсь Джону:

– Волосы у тебя дыбом, как у клоуна.

Он улыбается в ответ, но я вижу, что глаза у него уже затуманиваются, их заволакивает серая дымка. Начинаю говорить торопливо и слишком громко, спеша разом выложить все.

– Готов повеселиться в Диснейленде? Мы едем туда сегодня. Вот уж славно будет, Джон!

Он немного напуган моей громогласностью, но я же пыталась удержать его рядом.