Книга Дни гнева, дни любви - Роксана Гедеон

– Он ждет вас внизу. Позвать его? Я устало уткнулась лицом в подушку.

– Нет. Никого не могу сейчас видеть. Передайте ему от меня спасибо и… и пусть он уйдет.

– Может, дать ему денег, как вы думаете, мадам?

– Денег не нужно. Мне кажется, это его обидит. Маргарита что-то размешивала в склянке, видимо, готовила для меня успокоительное. А меня и успокаивать было не надо. Я лежала равнодушная, опустошенная. Я ни на что не была способна тогда.

– Маргарита… они умерли?

Слава Богу, она была догадлива. Обернувшись, она долго вглядывалась в мое лицо, побелевшее от тревоги. Потом тихо ответила:

– Да.

– Все трое?

– Все трое, мадам.

Я закусила губу, чтобы приглушить стон, и пальцы мои до боли сжимали простыню.

– Тебе известно, что там все-таки произошло?

– Откуда же мне знать, мадам. Я там не была. Знаю только то, что люди говорят.

– И люди говорят, что Кристиан убит?

– Да.

Маргарита, догадывавшаяся, что я сейчас испытываю, смотрела на меня с состраданием.

– Не говорила ли я вам, что надо поспешить с отъездом? Если бы были вы сейчас у своего отца, то…

– Ах, оставь, пожалуйста! Я не могу это сейчас слушать!

Она ушла, заставив меня выпить какую-то настойку от нервов.

Я неподвижно лежала, уткнувшись в подушку и не представляя себе, сколько прошло времени. Слезы ежеминутно подкатывали к горлу. Да, ведь я знала, что так будет… знала, еще когда Кристиан в первый раз пришел в этот дом. Я предвидела этот конец. Знала, что эта связь будет недолгой. Но все же… все же я не думала, что она оборвется именно так!

Ему было всего двадцать семь лет. Я прикусила костяшки пальцев, чтобы не разрыдаться в голос. Боже праведный, какой молодой, умный, смелый мужчина погиб… Какой аристократ! Да еще и мой кузен к тому же. Я не могла сказать, что любила его, но я очень искренне к нему привязалась. Мне было хорошо с ним. И вот так, в одночасье, пришлось осознать, что его шутки, остроумие, мягкий голос – все это ушло навсегда. «Моя прелестная кузина»… Это он называл меня так. И никогда больше не назовет.

– Ах, Боже мой, – прошептала я сдавленным голосом. – Боже мой, как это все кошмарно…

Надо мной, вероятно, довлеет рок. Я просто обречена быть несчастной. И даже приносить несчастье другим. Эмманюэль, который любил меня, погиб. Кристиан, если верить тому, что он говорил, – а этому стоило верить, – приехал во Францию из-за меня. Он бы мог спокойно наслаждаться жизнью за границей, бывать при всех европейских дворах, не сражаться с толпой, а изящно вести тайные интриги. Он мог бы, но он приехал. Чуть больше месяца прошло с тех пор – и он убит. Его растерзала толпа, как и Эмманюэля.

Я не уснула ни на секунду. Я лишь лежала и все думала, думала… Мне было очень плохо. В душе рождалось чувство безвозвратной, абсолютной потери, так, словно я теряла вкус даже к жизни. Такое уже было со мной после смерти Луи Франсуа. Но тогда ненависть вернула мне силы и желание жить. А нынче?

В шесть утра Маргарита тихо постучала в дверь.

– Гийом ушел? – спросила я тихо.

– Тот парень, мадам? Да, он давно ушел. Сказал, что еще придет справиться о вас. Я о другом хотела вам сообщить.

– О чем же?

– Пришла камеристка королевы, госпожа Кампан.

– Зачем?

– Ее прислала сама королева. Пригласить ее?

Я устало кивнула, чуть приподнимаясь и усаживаясь удобнее. Если Кампан прислана королевой, ее нельзя не принять. Должно быть, Мария Антуанетта хочет высказать мне свое сочувствие или благодарность… Это, в сущности, одно и то же.

Госпожа Кампан, бледная, строгая, рассказала мне о смерти Кристиана. Гренадеры, окружавшие карету, были повалены на землю, и именно этот момент избрали Валори, Мальден и Дюрфор для своего маневра. Все трое бросились вниз так стремительно, что сбили с ног пять или шесть человек. Случилось то, что они предполагали: ярость толпы разделилась на три направления и миновала королеву.

Госпожа Кампан дрожащим голосом продолжила:

– Как только господин Дюрфор ступил на землю, на него тотчас бросились два человека с топорами. Дюрфор оттолкнул солдата, державшего его за воротник, и, скрестив руки, сказал: «Бейте же меня». Один из топоров остался поднятым, а второй…

– Ах, да почему же они не оставили короля? – простонала я со слезами в голосе. – Разве не было такой возможности? Они могли уйти раньше, еще до Парижа!

– Его величество сделал им такое предложение, – сказала камеристка. – Они отказались.

Я смотрела на нее полными слез глазами, не в силах понять, чем можно объяснить такой отказ.

– Принцесса, господа дворяне, все трое, сказали королю: «Ваше величество, вам и королеве посвящена наша жизнь; нам легче умереть за вас, чем расстаться с вами. Из всего вашего двора, из всей вашей армии, из всех ваших охранников у вас осталось только трое верных слуг, – не лишайте же их славы, о которой они мечтают, славы быть верными до конца». Я сказала вам их истинные слова, принцесса.

Я молчала, опустив голову.

– Принцесса, – снова раздался голос госпожи Кампан, – я пришла к вам по повелению королевы, ибо граф Дюрфор перед смертью просил ее величество позаботиться о его жене в Турине, его детях и о… о вас.

– Обо мне?

– Он назвал ее величеству ваше имя. И теперь королева желает предупредить вас.

Я молча ломала пальцы, не в силах что-то хорошо соображать после того, что узнала.

– Принцесса, королеве стало известно, что уже сегодня утром, едва собравшись на заседание, депутаты примут постановление о немедленном аресте всего королевского окружения. У вас есть еще время, чтобы обезопасить себя.

Я рассеянно посмотрела на камеристку.

– Госпожа Кампан, это все?

– Да, мадам. Королева тысячу раз благодарит вас. Кампан ушла, а я еще некоторое время не могла опомниться и сидела, устремив невидящий взгляд в потолок. Слова об аресте прошли мимо моих ушей, честно говоря, эта опасность меня ничуть сейчас не трогала. У меня не было ни физических, ни даже душевных сил, чтобы бежать куда-то, прятаться, скрываться.

Зато я поняла, что должна немедленно отправиться в Тюильри. Королева, наверное, сейчас почти под арестом, но может быть, мне удастся к ней прорваться. К тому же я хотела знать, что сделают с Дюрфором. Ах, Господи, даже не с ним, а с его телом. Даже выговорить такое мне было трудно. Я стала подниматься с постели, и слезы все время срывались с моих ресниц и капали на рубашку.

– Куда же вы идете? – воскликнула Маргарита, угадав мое намерение. – Вы же совсем больны!