Книга Бремя живых - Василий Звягинцев

Сказано это было так вовремя и с убедительнейшим выражением лица, что очарованный научной беседой с коллегой Иван Васильевич широким жестом указал на дверцу слева и сзади от письменного стола. Никаких неприятностей он уже не ждал. Да и чего ждать?

Кабинка была удобная, оснащенная всей подобающей сантехникой, а главное, пневматической сушилкой для рук.

Под ее гул Максим, присев за бачок унитаза, чтобы поймать зону тишины, экранированную, в свою очередь, от подслушивания, смог наконец использовать аппарат по назначению.

— Кто меня слышит? Я — Тридцать третий.

— Слышим. Нормально слышим. Я — Первый. Делай, как делаешь. Мы рядом. Все правильно. Будет надо — войдем через пару минут. Но лучше работай до конца. Санкция на все!

Максим вздохнул облегченно. Теперь действительно можно делать и говорить что хочешь. Ничем практически не рискуя. А Иван его заинтересовал чрезвычайно. Да почему бы и нет. В заговоры, в конспирацию идут обычно люди неординарные. С мозгами, с мыслями, с идеями.

Раз все позволено, так, может быть, получится окунуться в совершенно чуждый, но интересный мир? Прямо по Достоевскому. Беда вот только — не удастся. Чекменев не позволит. Надо же программу «Верископ» осуществлять. И — уже завтра. Хотелось бы раздвоиться, так невозможно это, к сожалению.

К его удивлению, ситуация сломалась гораздо раньше. Без всякого участия генерала и его компании. Что-то у «пригласивших» его людей произошло, потребовавшее отстранить любезнейшего Ивана Васильевича от процесса. Или — было сочтено, что возложенную на него задачу этот персонаж выполнил. Поскольку, выйдя из туалета, Максим увидел за столом совсем другого человека.

Мужчина лет за пятьдесят, с заметной проседью в густых волосах и короткой, шкиперской бородкой, одетый в очень приличный костюм. Доктор отметил, что вид у него очень усталый и заметно подавленный. Будто он несколько ночей не спал и менее всего ему хочется заниматься еще и общением со столь скучным объектом, как сидящий перед ним.

— Здравствуйте, Максим Николаевич, — мягким, но тоже тусклым голосом сказал незнакомый, но явно высокопоставленный господин. — Надеюсь, вы извините меня за не совсем понравившуюся вам прелюдию?

— Так это была только прелюдия? Интересно, какова будет «людия»? Иван Васильевич показался мне законченным психом, вы его сменили… С какой целью? В окошко поглядев, решили, что та схема не работает? На ходу придумали новую? Ну-ну, с интересом послушаю…

— Успокойтесь, Максим Николаевич. Может быть, вы обижены не совсем вежливым приглашением?

— Если вы смеете называть это приглашением, то я с тем же основанием могу назвать вас, неизвестный господин, хамом и грубияном. Отнюдь не приличным человеком! — с истинным удовольствием произнес Максим.

С его опричниками он просто дрался, этого же гораздо приятнее достать словом, нежели каблуком.

— Я что-то не понял, — медленно, но с внезапно прорезавшимися металлическими нотками сказал господин. — С вами что же, обращались недостаточно вежливо?

— Вежливо?! — доктор даже привстал, выбросив вперед руку жестом Цицерона, обличающего Катилину в сенате. — Сначала чуть не убили в моей собственной квартире, учинили наглый, несанкционированный обыск в отсутствие ордера, понятых и даже меня самого, наверняка что-нибудь украли, потом принялись избивать в машине. Потом вот этот, что перед вами со мной беседовал, посматривал на меня совершенно людоедским взглядом. Я только и думал: сразу меня на дыбу потянут или все ж таки кофеек позволят допить. И это вы называете приглашением, любезнейший?

Господин выглядел потрясенным.

— Не может быть! Что это значит? — обратился он теперь к неизвестно откуда возникшему за спиной Максима носителю маски. Буквально пять минут назад его там не было. — И, кстати, что за глупый маскарад? Я говорю с господином Бубновым в своем истинном облике, а вы тут цирк устраиваете?

— Вам легче, Василий Кириллович. А у нас работа такая. Тем более этот господин уже пообещал, что он с нами разберется. По полной программе. Зная его друзей, я не уверен, что у нас хватит сил прикрыть свои задницы. Что же касается… Никто его и пальцем не тронул. Так, мелкие накладки вышли. Тем более что водки он был сильно перебравши и сам в драку полез…

— Я похож на пьяного? — по-иезуитски осведомился Максим у господина, названного Василием Кирилловичем. — Но если бы даже и так, что вполне позволительно в собственной квартире после завершения рабочего дня, это никоим образом не извиняет ни ваших мордоворотов, ни вас, пославшего таких придурков на противозаконное дело.

Интуиция подсказывала, что с означенным господином безопасно и даже желательно говорить именно в таком ключе. Хотя он по-прежнему не мог предположить, с кем все-таки имеет дело. Фигура важная, несомненно, но вот входит ли он в структуры княжеской власти, соперничающие с ведомством Чекменева, или представляет самостоятельную силу — туман.

— Я все понял, господин Бубнов. Приношу вам самые глубокие извинения за действия моих подчиненных. Обещаю, что все виновные, и прежде всего господин… ну, фамилия его и вправду вам ни к чему, будут наказаны моей властью, и самым строгим образом. Идите, все, что нужно, я скажу вам завтра… — это уже относилось к человеку в маске.

Тот без звука вышел.

— Чтобы вы не думали, что мы чего-нибудь боимся, я вам представлюсь. Бельский, Василий Кириллович, полномочный представитель Государственного прокурора России по Москве и Московскому округу. Своих же сотрудников не называю по естественным оперативным соображениям.

Вот оно что! О Бельском он слышал, от Вадима Ляхова, естественно. Интересные узелочки завязываются.

— Так что же вы, господин представитель, повестку мне не прислали? Я ведь тоже законы знаю, есть у вас такое право. Правда, по предварительному согласованию с командованием округа, как я есть штаб-офицер действительной службы. А теперь, так сказать, юридический казус получается.

Произнося это научное слово, Максим подразумевал его общепринятое значение как столкновение двух правовых норм при отсутствии однозначного толкования о способе разрешения конфликта.

Прокурор, сразу поняв, о чем говорит собеседник, тихонько хихикнул.

— Прошу иметь в виду, что этим же термином описывается действие, содержащее внешние признаки правонарушения, но лишенное элемента вины, поэтому — ненаказуемое. Одним словом, еще раз прошу извинить меня лично. Я просто не сумел отчетливо представить, какими именно способами может исполняться мое, вроде бы вполне отчетливо сформулированное поручение. Эксцесс исполнителя[65]случился, так сказать, рассуждая в пределах правового поля. Понесенные же вами неудобства я в меру сил постараюсь компенсировать.