Книга Нью-Йорк - Москва - Любовь - Анна Берсенева

Видно было, что он привык, чтобы ответ на любой его вопрос следовал незамедлительно. Все молчали.

– Тим! – послышалось вдруг. Голос был звонкий, детский и все же какой-то не совсем детский – с растянутыми, словно бы заплетающимися интонациями. – Тим, не уходи, мы хотим еще покататься!

Человек поднялся на ноги, убрав при этом кнут с Маратова горла, и, обращаясь к мешковатому на коне, сказал:

– Вы присматривали бы за друзьями. Чтобы крышу у них не сносило. Сейчас, Анютка! – крикнул он, отвернувшись от мешковатого.

И, не оглядываясь, пошел на тот край левады, где на невысокой мохнатой лошадке сидела маленькая девочка. Спина у девочки была болезненно выгнута, это было видно даже издалека.

И в ту минуту, когда он шел, не оглядываясь, к этой девочке, Алиса вдруг узнала его!

– Подождите! – воскликнула она. – Тимофей, подождите, вы меня не помните?

Он остановился и обернулся.

– Помню, – сказал он.

Его голос и взгляд так не совпадали, и это почему-то так будоражило сердце, что Алиса засмеялась.

– У вас на брови шрам остался, – сказала она.

– Просто я в ту ночь к врачу не пошел, – объяснил он. – Потому что вы все правильно тогда сделали, и бровь нисколько не болела. И из пятки кровь не текла.

Он улыбнулся. Алиса засмеялась.

Все, что она говорила ему той ночью, даже какие-то глупости про бровь и пятку, вдруг вспомнилось ей так ясно, словно имело решающее значение для всей ее жизни.

– Вы все там же живете, в башенке? – спросила она.

– Да.

– А ваши бандиты?

– Успокоились. Купили себе другого коня и успокоились.

Это было непонятно, про коня. Но почему-то казалось важным. Глаза у Тимофея были поставлены на лице широко и твердо и походили на свежий скол камня. Выражение глаз было сейчас такое же детское, как в ту ночь, когда Алиса впервые это заметила.

«Он сейчас с этими детьми играть пойдет, – почему-то мелькнуло у нее в голове. – Которые больные и на лошадях катаются».

Но это впечатление детскости его взгляда сохранялось лишь до тех пор, пока он не произносил хотя бы слово. Голос, тон – все это было совсем не детское, и во всем этом он проявлялся так же, как во взгляде. Никогда ни один человек не вызывал у Алисы так много разнообразных чувств в одно мгновение!

– Вы долго еще будете кататься? – спросила она.

– Я здесь работаю, – ответил он. – Конюхом. Если вы немного подождете, я вас провожу. Только с ними вот побуду, – он кивнул на девочку на лошади, – а потом свободен. Подождете?

– Да.

– Не бойтесь, – добавил Тимофей. – Знакомый ваш уже неопасен. Просто кровь в голову ударила, вот он и… А теперь кровь успокоилась, и стал опять какой есть. Обычная шестерка. Он сюда часто приезжает, – объяснил он. – Начальнику своему прислуживает, или кто он там ему… Подождите немного, Алиса.

Он шел к девочке, которая нетерпеливо и болезненно подергивалась, сидя на коне, а Алиса смотрела ему вслед. Он был довольно высок ростом, сутуловат и ничем не напоминал культуриста, но и в плечах его, и в походке чувствовалась сила, скрытая и необъяснимая.

Обернувшись, она увидела, что Марат сидит на снегу и держится за горло. Вязаная шапочка упала с его головы, и волосы на морозе уныло серебрились изморозью. На Алису он не смотрел. Голова его была низко склонена, и он коротко вздрагивал в такт словам, которые резко, как ругательства, бросал ему мешковатый человек, стоящий рядом.

Его было даже не жалко. Все это было только скучно. Алиса отвернулась.

Кривоколенный переулок совсем не изменился с тех пор, как Алиса была здесь в последний раз. Он по-прежнему был странно тихим и казался поэтому не современным, а каким-то старомосковским.

Башенка возвышалась над замысловатым лепным барельефом на фасаде углового дома и смотрела сверху, из темноты, светящимся окошком.

– Надо же, уходил утром и свет забыл выключить, – сказал Тимофей. – Рассеянный с улицы Бассейной.

При чем здесь улица Бассейная, Алиса не поняла. Похоже, это была какая-то русская детская считалка, которой она не могла знать. Но свет в башенке был хорош и сам по себе, без дополнительных познаний.

– Ничего, – сказала она. – Я люблю, когда окно светом смотрит. Особенно в башенке.

Он засмеялся и, заметив ее недоуменный взгляд, объяснил:

– Вы хорошо говорите, Алиса. Не в смысле что язык хорошо знаете, а по-другому… Пойдемте в вашу башенку.

Она хотела сказать, что это его башенка, а не ее, но не стала говорить.

Дверь в его квартиру открывалась каким-то замысловатым ключом. Его как будто бы извлекли из старинного пиратского сундука. Алиса с интересом следила, как Тимофей поворачивает этот ключ в замочной скважине. Ей казалось, что сейчас, как в сказке, заиграет таинственная музыка и дверь распахнется прямо в волшебную страну.

Но музыка, конечно, не заиграла, и дверь не распахнулась. Для того чтобы ее открыть, Тимофею пришлось поставить на пол Алисину дорожную сумку и потянуть дверь на себя изо всех сил.

– Замерзла? – спросил он, пропуская Алису перед собою в квартиру. – Сейчас чаем согреемся, у меня хороший. Только еды, кажется, нету.

Есть Алисе не хотелось, но чай, который Тимофей заварил сразу, еще не раздевшись, оказался очень кстати: она в самом деле замерзла, у нее даже губы побелели от мороза, и печка, включенная в такси, не помогла ей отогреться по дороге.

А чай помог.

– Надо было водки! – вспомнил Тим, когда Алиса зябко сжала ладонями чашку с чаем. – Здесь вообще-то внутри не так приятно, в этой башенке, как снаружи кажется. Летом жарко, зимой холодно. Ты подожди, я сейчас за водкой схожу.

– Не надо, – улыбнулась Алиса. – Я и без водки согреюсь. Если только тебе, – спохватилась она.

Они перешли на «ты» сразу, как только переступили порог, и уже через минуту им казалось странным, что они не всегда разговаривали так друг с другом. То есть, конечно, Алиса могла знать это только про себя – что ей кажется странным не быть с ним на «ты», – но она почему-то знала это и про Тима.

Прежде, когда Алиса еще жила в этом доме и смотрела на эту башенку с улицы, ей казалось, что внутри здесь все должно выглядеть как-то невероятно и причудливо. Будто бы по стенам развешано что-нибудь совсем необычное – рыболовные сети, что ли, или по меньшей мере картины с загадочными пейзажами.

Но жилище Тима не содержало в себе ровно ничего невероятного или тем более причудливого – оно выглядело аскетично. Простые стол и стул, железная кровать, застеленная льняным покрывалом, несколько книжных полок, на которых лежат, стоят и громоздятся книжки…

– У тебя лицо удивленное, – заметил Тим.