Книга Мой, и только мой - Сьюзен Элизабет Филлипс

Он то ли хохотнул, то ли застонал. И одновременно поднял ее, чтобы она смогла оседлать его. Из одежды на ней оставалась только блузка. Он же лишился лишь футболки. Джинсы он приспустил: ограниченное пространство не позволяло снять их совсем. Но ее ягодицы и его грудь были одинаково голыми, и Джейн покусывала ее зубами.

Стон вырвался из его горла, но ей нравилась позиция наверху, и она не знала жалости; хотя ступни цеплялись за спинку переднего сиденья, это не мешало ей целовать его где вздумается.

Темнота лишила ее зрения, но остальные чувства только обострились, и она подозревала, по его поцелуям, ласкам, прикосновениям, что с ним происходит то же самое.

Свет выглянувшего из-за облаков месяца подсветил плотный слой влаги, затянувший стекла. Их тела стали скользкими от пота. Он подсунул руки под ее ягодицы, приподнял.

— Пора, дорогая. Пора.

Она застонала, когда он насадил ее на себя, но ее тело приняло его «молодца» без вопросов. Она всхлипнула и ткнулась грудью в его рот. Он ласкал ее губами, зубами, языком, пока она не откинулась назад и не заерзала на нем как безумная.

Хотя его руки и сжимали ее бедра, он не пытался подчинить ее своему ритму, предоставляя возможность найти свой. Она поднималась и опускалась, терлась сосками о мягкие волосы его груди, жарко целовала в губы. Она чувствовала себя сильной и уверенной, не уступающей ему в страстности. Наслаждение нарастало и нарастало, пока реальность не исчезла бесследно, а у Джейн не возникло ощущения, что ее запустили в ускоритель и она несется со скоростью света по узкому подземному тоннелю к тому месту, где материя дробится на мельчайшие частицы.

И потом она вскрикнула, словно все молекулы, из которых состояло ее тело, превратились в ничто: атомы разлетелись, ядра развалились, рассыпались, чтобы в конце концов собраться воедино, воссоздать ее более цельной, чем прежде.

Ее вскрик заставил его замереть. Зубы его впились ей в шею, не причиняя боли, и, крепко прижимая ее к себе, он исторг свое семя, в ее глубины. В это мгновение она почувствовала полную его беззащитность и подалась вперед, прикрывая его, пока он не пришел в себя.

Их сердца бились в унисон, прижатые друг к другу. Она приникла губами к его волосам.

Наконец он шевельнулся под ней, переместил руку, двинул ногой. Только тут она почувствовала боль в растянутых мышцах бедер, судорогу в левой ноге. Воздух в салоне стал таким густым от жары, что едва проникал в легкие, но ей хотелось, чтобы все так и оставалось. Слишком она дорожила обретенной близостью.

— Что же мне с тобой делать? — пробормотал он ей в грудь. «Ты мог бы попытаться полюбить меня».

Эта невысказанная мысль пронзила ее как копьем, затем наполнила отвращением к себе. Вот, значит, чего жаждало ее подсознание? Она хотела, чтобы он влюбился в нее? Когда же она потеряла контакт с действительностью? С чего она могла решить, даже в своих фантазиях, что мужчина, который не хотел иметь с ней ничего общего, полюбит ее? Учитывая, что никто другой полюбить не смог?

— Ты собираешься отвезти меня домой? — по-деловому заговорила она. — Все это довольно-таки приятно, но завтра у меня много работы, и я хочу отдохнуть.

— Довольно-таки приятно?

Не довольно-таки приятно, а потрясающе, но она уже не могла признаться ему, что в их совместном оргазме ей открылось совершенно новое понимание процессов столкновения высокоскоростных субатомных частиц.

Господи. Почему сейчас она думает об этом? Все, что говорили о ней люди, — правда! Она действительно мымра.

Джейн потянулась за одеждой. Трусики безвозвратно исчезли в темноте, так что она натянула джинсы на голые, испачканные спермой бедра.

Он распахнул дверцу. Одновременно вспыхнула лампочка на потолке, и Джейн тут же запахнула блузку. Он смотрел на нее, застегивая джинсы.

— А ты очень ничего, Розибад, учитывая, что не выступала в высшей лиге.

Его пренебрежение к тому, что казалось ей самым важным, едва не заставило ее расплакаться. Дура! А чего она могла ожидать? Или рассчитывала, что он поклянется ей в вечной любви только потому, что она наконец-то отдалась ему? Так он и так знал, что получит свое.

Домой они ехали в молчании. В дом он вошел вместе с ней, и Джейн чувствовала на себе его взгляд, когда поднималась по лестнице.

На полпути она остановилась, посмотрела на него, оставшегося в холле:

— Спасибо тебе за хороший вечер.

Она не хотела, чтобы слова ее прозвучали резко, не хотела подводить черту. А если ей протянуть руку и пригласить его в свою постель? От этой мысли ее обдало холодом. Неужели только так она сможет удержать его рядом с собой?

Он привалился к дверному косяку, на его лице читалась скука.

— Да, погуляли неплохо.

Едва ли он мог сказать яснее, что все кончено. Для такого, как Кэл Боннер, игра означала все, и его интерес угасал одновременно с финальным свистком. С болью в сердце, злясь на себя, она повернулась и двинулась вверх по лестнице.

Пару минут спустя она услышала, как отъехал его джип.

Глава 13

Приятно! Она сказала, ей было приятно! Кэл сидел за своим привычным столиком в «Горце» и размышлял. Обычно рядом с ним пустых стульев не замечалось, но в этот вечер все словно понимали, что ему есть о чем подумать, и не докучали своим присутствием.

Как бы легко она ни отметала случившееся между ними, он знал, что лучшего любовника, чем он, у профессора Розибад никогда не было. На этот раз она не отпихивала его руку, как прежде. Нет, сэр. Руки его ложились, куда он хотел, и возражений с ее стороны не следовало.

Волновало его другое (не просто волновало, саднило, как заноза): почему он не ощущал удовлетворения, если потрахался преотлично?

Может, его вина в том, что он переусердствовал с галантностью? Почему он не схватил ее прямо в доме, не отнес на кровать и не овладел ею при свете и под зеркалом? Там бы он показал себя во всей красе (впрочем, он полагал, что и в джипе не ударил в грязь лицом), но при этом увидел бы все, что хотел увидеть. И в двойном размере.

Он напомнил себе, что они уже трижды занимались этим делом, а он по-прежнему не видел ее обнаженной. Желание лицезреть ее в чем мать родила перерастало в навязчивую идею. Если бы он не выключил лампочку, то увидел бы многое, но, несмотря на ее ненасытный рот, он знал, что она капризна и переменчива, и не хотел рисковать. Он так сильно ее хотел, что плохо соображал. И теперь пожинает плоды собственного недомыслия.

Он достаточно хорошо знал себя, чтобы четко определить причину, заставляющую его думать о ней тысячу раз на дню: он не мог считать, что овладел женщиной, пока не увидел ее голышом. Разве можно сказать, что женщина твоя, если не знаешь, как она выглядит? Как только он ее увидит, все и закончится. Влечение к ней не просто перестанет нарастать, оно испарится как дым, и он снова станет самим собой, готовым охотиться на юных дев с прекрасными лицами и покладистым характером, хотя теперь он намеревался поднять возрастную планку до двадцати четырех лет, чтобы больше никто не попрекал его тягой к малолеткам.