Книга Крестопереносец - Михаил Булыух

Дымов внезапно перестал улыбаться. Лицо его превратилось в застывшую алебастровую маску. Жуткое, рубленное лицо властного, жестокого человека. Это выражение продержалось буквально пару секунд, но по спине отважного рыцаря успели промаршировать толпы ледяных мурашек. Наваждение ушло, искорки веселья вновь заплясали в прищуре посадника.

— А вот хочется мне, — легкомысленно пожал плечами Володимир Ярович. — Вот такой вот я загадочный. Альтруист.

36. Благие намерения

— Ми-ми-ми!!! Фофан хоро-о-о-оший! — влетел в горницу счастливый колобок.

— Ваша милость, ваша милость, скажите ему! — вбежал следом взлохмаченный Пендаль.

Константин непонимающе приподнял бровь, а Володимир Ярович, как всегда, хохотнув, съязвил:

— Мы с Тамарой ходим парой. Мы с Тамарой санитары… Завидую я тебе, барон. Ежедневный цирк онлайн. Тарапунька и Штепсель, гы-гы!

— Фо-о-офан!

— Господин барон, он лут не отдает! Хомяк позорный!!! Скажи-и-и-ите-е!!!

— Ну, Тарапунька и Фофан, сори-и-и! — Дымов уже стонал и чуть было не катался по полу.

— Отставить.

Рыцарь пристально посмотрел на слугу.

— Рассказывай по порядку. Прошел он экзаменацию, да?

— Ну, дык, это… Прошел. Признан серым с уклоном к свету. Нужно воспитывать… Что в него будет заложено… в смысле морали, а не лута, то из него и вырастет. Но, ваша милость, он отказывается лут…

— Фо-о-офан хороши-и-ий. Фо-о-офан ми-и-илы-ы-ый! У-у-умный Фо-о-о-офан!

— А где епископ? — вмешался Ставросий.

— Тут я, — вошел Кондратий и плюхнулся на единственный свободный табурет. Выглядел он неважно. Весь какой-то осунувшийся, бледный, пронзительный взгляд сменился маниакальным блеском.

— В общем так. Фофан ваш, барон, жить будет. Он, как пустой кувшин, чем наполнишь, тем и станет. Ребенок, заготовка. Развоплощать такого — грех великий, ведь потенциально может и в святые выбиться. Такие петы — большая редкость. Наследие мощных рейдбосов, может быть отдан только добровольно, а для этого с ним нужно договориться. Предложить нечто равноценное за часть их сущности. И это самое отдать. И тут встает другой вопрос. Что ты дал Лихоману, рыцарь?

Крестоносец недоуменно пожал плечами.

Боромир немного засуетился, хлопнул себя ладонью по лбу и вскочил.

— Ой! Как я мог забыть! Там же это… Селяне. На покос. Ой, на пахоту. Ну… В поле. Надо это… Протабелировать, вот. Короче, мне пора.

— Сидеть, — негромко сказал успокоившийся Дымов. — Рассказывай.

— Чего? — староста посмотрел на посадника кристально честными глазами.

— Пять, — отчеканил Дымов. — Четыре. Три. Два. О…

Боромир судорожно сглотнул и примирительно вскинул руки.

— Все, все! Не надо! Я дал ему дом. На старом кладбище. С гарантией, что как смотрящий за местностью буду предупреждать о наездах и больших рейдах. И что не трону, пока границ языческого кладбища не нарушает. Но он иногда выползал, и приходилось напоминать, кто тут…

Ставросий взорвался.

— Ах ты!!! Тля подзаборная! Борода бедовая! Со слугой и рабом тлена договариваешься? Зло и тьму укрываешь? Стучишь и наушничаешь??? У-у-у-у! Змея подколодная! Именем Господним я…

— СТО-О-ОП! — заорал Кондратий. — Стоп! Ставросий, уймись!

— Не уймусь! Он погост и деревни от таких оборонять обязан! Без жалости! Прокляну!

— Ставросий! Сядь! Рыцарь, ты тоже сядь. Сейчас разберемся. Боромир. Как ты до такого дошел?

Могучий староста как-то ужался и затравлено глядел на служителей церкви и помрачневшего Дымова.

— Три года. Мы договорились на три года. Жалко мне его стало. Одинокий он был, весь мир против него… Он, когда из леса вылез, весь пораненный, хэпэ в красной зоне, на глазах слезы… Не смог я тогда его добить. Не поднялась рука. А потом… Потом… Почти подружились. Хоть и слуга он был Разложеню, и раб его безвольный, но чувствовалось, не по своему желанию… Просил он лишь о передышке. Перекантоваться где-нибудь, где его Хозяин Тлена не засечет. А где лучше всего прятать? Правильно, среди подобного. Вот, я и позволил на старом кладбище обосноваться. Туда все равно никто своей волей не ходит. Вот так. Он там жил и никого не трогал, только иногда вылезал страхом подзарядиться. Вот и все. А я всех предупреждал, чтоб туда не совались. Даже запрещал. Вот, только этого не успел… И вот, как оно вышло… Может… Перевоспитался бы?

И Боромир неожиданно всхлипнул.

— А я? — Тихо сказал Пендаль. — И… И другие… Он, Лихоман этот, не к ночи будет помянут, в рабство людей забирал. И как консервы использовал. Знаешь, сколько на нем загубленных душ? И, стало быть, на тебе тоже.

— В общем, все ясно, — вздохнул Володимир Ярович. — Благими намерениями… Ох-хо-хо… Боромир, Боромир…

— В рабство? — староста, казалось, не слышал посадника. — Как в рабство? Не может быть!

— Подтверждаю, — кивнул рыцарь. Губы его сжались в тонкую нить.

Перед ним стояла непростая морально-этическая дилемма. Можно ли принимать оружие из рук запятнавшего себя дружбой с тьмой барона? Этот мир все больше давил на прямой, как копье, разум крестоносца. Многие, да что там многие, почти все устои рушились, подменялись понятия, авторитеты и приоритеты. Но такое… Точно непростительно.

— Виноват, — окончательно сник староста. — Не знал. Судите… А ведь он клялся… Совсем старый стал, разумом размяк… Как же я с таким грузом жить буду… Господи…

Осознавший тяжесть проступка Боромир закрыл лицо лопатообразными ладонями и заплакал.

— Вот что, — мягко сказал посадник. — Как тебя наказать, и стоит ли вообще наказывать, решим после. Дело это наше, семейное, не стоит сор выносить… Согласны, торговцы опиумом?

Епископ с батюшкой переглянулись и синхронно кивнули. Оба были задумчивы и даже не обратили внимания на подначку. А ведь Дымов рассчитывал переключить их внимание на себя, отвлечь от придумывания кар старому, хоть и невольно предавшему другу.

— Сейчас задача следующая. Проапать рыцаря. Отправить на подвиги. Княжна там его того… страдает…

…

Стальные когти на ржавых цепях вырвались из стен и впились в нежное девичье тело раскаленными крюками.

Девушка вскинула руки, и цепи осыпались прахом. Порезы на глазах затянулись, а огненно-рыжая шевелюра стала чуть короче. Почти незаметно, но вполне ощутимо для княжны. Рыжие волосы взметнулись, создавая идеальную защитную сферу.

Бабка зашипела, стала крутить фиги и показывать незнакомой с американизмами полячке факи. Воздух потемнел и сгустился. Из сумрачных углов послышались стоны, нечеловеческий хохот и скрипы. Именно такие, что слышал Константин в комнате с рычагом. Заплясали зловещие тени, по полу потек густой черный туман.