Книга Беженец - Алан Гратц

Песня о том, как она покинула Кубу в поисках нового дома, закончилась. Сегодня пора начать новую.

Махмуд

Берлин, Германия. 2015 год

Дома

Немецкую песню, которую Махмуд не слышал раньше, передавали по радио в фургоне, который вез всю семью по улицам Берлина. Столица Германии показалась ему огромной, куда больше Алеппо. Махмуд смотрел через окно на ночные клубы, кафе, магазины, памятники, статуи, жилые и офисные здания. Почти все таблички были на немецком, но иногда встречались и на арабском, они рекламировали магазины одежды, рестораны или торговые центры.

По обеим сторонам тротуаров стояли здания, похожие на десятиэтажные стены из стекла и кирпича, а по мостовым двигались потоки машин, велосипедов, автобусов и трамваев, которые позвякивали и гудели.

Странное, пугающее, волнующее место, которому предстояло стать новым домом Махмуда.

Германское правительство приняло всю семью. Последний месяц они жили в бывшей мюнхенской школе, которую превратили в простое, но чистое жилье для беженцев. Они оставались там: свободно приходили и уходили, пока не нашлись люди, согласившиеся принять их и подождать, пока родители Махмуда встанут на ноги. Семья хозяев жила здесь, на этой улице, в столице страны.

Фургон остановился у обочины, напротив маленького зеленого дома с белыми ставнями и покатой крышей. Ящики в окнах, похожие на те, что Махмуд видел в Австрии, были засажены цветами. На подъездной дорожке стояли две немецкие машины. На другой стороне улицы, в парке, подростки выделывали трюки на скейтбордах.

Отец открыл боковую дверь. Все захватили рюкзаки, набитые одеждой, туалетными принадлежностями и спальными мешками, которые подарили немецкие сотрудники из бюро помощи беженцам. Один из сотрудников привез их сюда и сейчас вел всех по ступенькам крыльца, но Махмуд помедлил на тротуаре. Он оглядывал новое окружение.

Еще в Сирии, на уроках истории, Махмуд узнал, что к концу Второй мировой войны Берлин был почти уничтожен и лежал в руинах, совсем как Алеппо. Неужели уйдет семьдесят лет на то, чтобы Сирия возродилась из пепла, как когда-то Германия? Увидит ли он Алеппо когда-нибудь?

С крыльца донеслись приветствия и крики радости. Махмуд поднялся по ступенькам. Пожилая немка обнимала маму, а пожилой немец пожимал руку отцу.

Сотруднику бюро пришлось все переводить, ведь Махмуд и его семья не знали немецкого, а немцы, очевидно, не говорили по-арабски. Но им удалось найти табличку с надписью «Добро пожаловать домой», и хотя выражение было несколько формальным, Махмуд оценил их усилия. Сам он не мог бы написать и двух слов на немецком.

Мужчина, пожимавший отцу руку, повернулся к мальчикам, и Махмуд очень удивился. Он действительно старик! Морщинистое лицо, редкие седые волосы немного торчали на висках, словно он старался их причесать, но они не хотели лежать гладко.

Когда сотрудник бюро сказал им, что они будут жить в немецкой семье, Махмуд ожидал увидеть ровесников своих родителей, а не бабушку с дедушкой.

– Его зовут Сол Розенберг, – перевел сотрудник бюро. – Он говорит: «Добро пожаловать в ваш новый дом».

Пожимая руку старика, Махмуд заметил маленький резной ящичек из темного дерева, прикрепленный к косяку входной двери. Махмуд узнал символ на нем. Звезда Давида! Та же, что на израильском флаге!

Махмуд постарался не выказать удивления. Пожилые супруги были еще и евреями! Там, откуда родом Махмуд, евреи и мусульмане не слишком радушно приглашали друг друга в дом.

Скорее наоборот. Какой же странный этот новый мир!

Жена герра Розенберга выпустила из объятий мать и поклонилась в знак приветствия. Это была полная женщина, совсем седая, как ее муж, в больших круглых очках и с почти беззубой дружелюбной улыбкой. Она достала из кармана широкого платья маленького плюшевого кролика и протянула Валиду. Его глаза загорелись.

– Фрау Розенберг сделала его сама. Она дизайнер игрушек, – пояснил переводчик.

Старая женщина обратилась к Махмуду и что-то сказала.

– Она сделала бы и для тебя. Но посчитала, что ты слишком взрослый для плюшевых игрушек.

Махмуд кивнул.

– Она может сшить такого же для сестры, когда мы ее найдем. Пришлось отдать ее людям на другой лодке, чтобы спасти, когда мы тонули на Средиземном море. Это я виноват. Я велел матери сделать это и теперь должен найти Хану и принести домой.

Фрау Розенберг вопросительно взглянула на переводчика, и ее веселая улыбка померкла. Валид подбежал к матери показать новую игрушку. А старушка повела Махмуда в дом, где в коридоре висели семейные фотографии.

– Когда-то я тоже была беженкой, – рассказывала она через переводчика, – и потеряла брата.

Она показала на старый пожелтевший снимок в рамке. На нем были мать, отец и двое детей: мальчик в очках, по виду ровесник Махмуда, и маленькая девочка. На отце и сыне – костюмы с галстуками, на матери – красивое платье с большими пуговицами, а на девочке – матроска.

– Эта девочка – я. Это моя семья. В 1939 году мы покинули Германию на теплоходе. Мы пытались добраться до Кубы и сбежать от нацистов. Тогда я была совсем маленькой, а сейчас стара и мало что помню о том времени. Помню, что отец был очень болен. Помню мультфильм про кота. И очень доброго полицейского, который позволил мне надеть свой берет. Но на Кубе остался только мой отец. Он прожил там много лет: всю войну и после. Но я так и не увидела его. Он умер, прежде чем мы успели найти друг друга. Мы не смогли сойти на берег вместе с ним. Ни одна страна нас не принимала. Поэтому нас привезли в Европу незадолго до начала войны. И мы снова пустились в бега. Нацисты поймали нас и предоставили матери выбор: спасать меня или брата. Она, конечно, не смогла выбрать. Это было выше ее сил. Поэтому за нее выбрал брат. Его звали Йозеф.

Махмуд увидел, как она нежно коснулась мальчика на фото, оставив на стекле отпечаток.

– Он был почти твоим ровесником. Я плохо его помню, но он всегда хотел быть взрослым. «У меня нет времени на игры. Я взрослый!» – твердил он мне. И когда солдаты сказали, что один из нас может быть свободен, а другого увезут в концлагерь, Йозеф сказал: «Берите меня». Мой брат, совсем мальчик, стал наконец мужчиной. – Помедлив, она благоговейно сняла фотографию обеими руками. – Они увели мать и брата и оставили меня одну в лесу. Я выжила только потому, что старая добрая француженка взяла меня к себе. А всем нацистам, которые стучались в дом, говорила, что я ее внучка. Когда война закончилась, а я достаточно повзрослела, вернулась в Германию и стала искать мать и брата. Искала долго, но оказалось, что они погибли в концлагере. Оба. – Фрау Розенберг тяжело вздохнула. – У меня есть их фото только потому, что его сохранила кузина, которую всю войну укрывала христианская семья. В Германии я встретила мужа. Он тоже пережил холокост. Мы остались здесь, потому что его родные выжили, и создали семью.

Она широко раскинула руки, показывая Махмуду на десятки снимков ее детей, внуков и правнуков. И снова прижала ладонь к старой фотографии.