Книга Пение под покровом ночи. Мнимая беспечность - Найо Марш

— Спасибо, дорогая, хорошо. И напрасно я так беспокоился, превосходно себя чувствую. — Тут он обратился уже ко всем пассажирам. — Выяснилось, что я хорошо переношу жару. И вообще, есть что-то бодрящее в тропиках, лично я так считаю.

Это наблюдение было встречено дружным молчанием. Один лишь мистер Макангус нарушил тишину.

— А вы видели? — обратился он к пассажирам, развернувшись спиной к мистеру Кадди. — Сегодня будут показывать фильм! На шлюпочной палубе. Уже вывесили объявление.

Это вызвало сдержанный интерес. Отец Джордан прошептал Аллейну:

— Это избавляет от необходимости играть в канасту.

— Вот замечательно! — воскликнула миссис Диллингтон-Блик. — Но как мы там разместимся?

— Лично я считаю, — пропел мистер Макангус, обращаясь теперь исключительно к ней, — все мы прекрасно устроимся на раскладных стульях, что свалены у кнехта. Прекрасная идея! А вы можете возлежать на своем шезлонге. Да, кстати, и выглядеть там вы будете просто великолепно, — с робким смешком добавил он. — Прямо как Клеопатра на своем корабле в окружении рабов. Почти язычески.

— Господи боже ты мой!

— А что за фильм? — осведомился Дейл.

— «Отелло». С каким-то знаменитым американским актером.

— О боже!

— Мистер Мэрримен будет доволен, — прокомментировала Джемайма. — Ведь это его любимое произведение. Ну, если поправится, конечно.

— Лично я считаю, ему приходить не следует, — тут же возразил мистер Кадди. — Надо считаться с тем, что люди вокруг.

— Но ведь показывать будут на свежем воздухе, — заметила мисс Эббот. — И вам вовсе не обязательно сидеть рядом с мистером Мэррименом.

Миссис Кадди многозначительно улыбнулась мужу.

— Нет, правда, здорово! — сказала Джемайма. — Орсон Уэллс и все такое. Я посмотрю с удовольствием!

— Лучше уж бы показали какой-нибудь веселенький мюзикл, — проворчала миссис Кадди. — Но мы с тобой люди не привередливые, верно, дорогой?

Мистер Кадди промолчал, по-прежнему не сводя глаз с миссис Диллингтон-Блик.

III

И вот на экране начала разворачиваться экранизация знаменитой пьесы Шекспира. Мистер Мэрримен тихо призывал гнев всех богов на голову его постановщика, мистера Орсона Уэллса.

В первом ряду сидел и громко вздыхал капитан Баннерман, подбородок у миссис Диллингтон-Блик дрожал, а Дейл время от времени бормотал:

— О нет!

Аллейн, тоже потрясенный происходящим на экране, не мог уделять картине достаточно внимания.

За компанией капитана разместились во втором ряду все остальные пассажиры, а офицеры теснились чуть в стороне. Денис и другие стюарды стояли в самом заднем ряду.

На море был полный штиль, звезды блистали как-то особенно ярко. Экран, на котором демонстрировался фильм, жил своей собственной жизнью, светился и жестикулировал в сгущающейся тьме.

Задуть свечу, а там… Задуть свечу? Когда тебя, мой огненный прислужник, Я загашу, то, если в том раскаюсь, Могу опять зажечь…[35]

Джемайма затаила дыхание, Тим взял ее за руку. Они были движимы одним лишь чувством и одной мыслью: как это правильно и хорошо, что они вместе слушают музыку этих слов.

Найду ли я где пламя Прометея, Чтобы вновь зажечь потухший твой огонь?

— Пламя Прометея, — одобрительно пробормотал отец Джордан.

Финальная сцена возникла на экране во всем своем величии и трагизме. Огромное лицо заполнило экран.

О, убей хоть завтра; но эту ночь дай мне прожить!.. … хоть полчаса. Нет, нет, зачем отсрочка? … Дай мне прочесть молитву. … Поздно! Поздно!

И вот на лицо Дездемоны опустилась белая ткань, окутала облаком, и оно исказилось в смертных муках.

Экран погас. В самый кульминационный момент Отелло и Дездемона исчезли, а зрители остались в полной темноте. Особенно отчетливо стал слышен шум двигателей и голос старшего инженера. Он уверял, что, должно быть, где-то замкнуло. Люди зачиркали спичками. Группа мужчин столпилась у проектора. Аллейн достал карманный фонарик, соскользнул со своего места в конце ряда и начал медленно обходить палубу. Никто из пассажиров даже не шевельнулся, а вот в ряду стюардов наблюдалось какое-то движение. Некоторые из них, в том числе и Денис, ушли.

— Проводка полетела, — произнес кто-то, стоявший у проектора, а другой добавил:

— Вот вам и конец истории. Ладно, подержите тут. — Одна из фигур отделилась и умчалась куда-то.

— «Задуть свечу, а там… Задуть свечу?» — насмешливо процитировал один из младших офицеров. Раздался приглушенный смех. Миссис Кадди, сидевшая в третьем ряду, недовольно заметила:

— Он ведь ее задушил, да, дорогой? Ну вот, опять та же песня! Когда же мы наконец избавимся от всего этого?

Миссис Эббот воскликнула яростным шепотом:

— Ради Бога! Я вас умоляю!

Аллейн дошел до бортика палубы. И стоял там, глядя на спинки стульев пассажиров, теперь довольно хорошо различимые. Прямо перед ним находились Тим и Джемайма — они сидели, переплетя руки. И Джемайма говорила:

— Я бы на его месте не стала рвать и метать. Особенно после таких слов!

Со стула в середине ряда кто-то поднялся. Это был мистер Мэрримен.

— С меня хватит! — громко объявил он.

— Вам нехорошо, мистер Мэрримен? — спросила Джемайма.

— Меня тошнит, — ответил мистер Мэрримен. — Но вовсе не по причине болезни, как вы думаете. Просто мутит от всей это дряни. Прошу извинить.

И он протиснулся мимо парочки и отца Джордана, обошел стулья и оказался рядом с Аллейном.

— Ну что, насмотрелись? — поинтересовался Аллейн.

— Спасибо, сыт по горло.

Он присел на край кнехта, демонстративно повернувшись спиной к темному экрану. И тяжело дышал. А руки, как показалось Аллейну при случайном прикосновении, были сухими и страшно горячими.

— Боюсь, вы еще не совсем здоровы, — заметил Аллейн. — Почему бы вам не прилечь?

Но мистер Мэрримен был неумолим.

— Не собираюсь, — заявил он, — поддаваться тирании легкого недомогания. Я, в отличие от нашего общего шотландского знакомого, не склонен пускаться в мрачные ипохондрические размышления. Напротив, я буду бороться. К тому же, — добавил он, — просто не вижу выхода в этом Стигийском[36] мраке. Где он? Нет его. J, y suis, et j, y, reste[37].