Книга Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

12 декабря Кампредон получил письмо от Вестфалена: «…спешу уведомить вас, что объявление войны моему государю, из-за дела герцога Голштинского, решено окончательно со стороны Царицы, кн. Меншиковым и их единомышленниками… Швеция открывает свои порты царицыному флоту…»

При первом же свидании Вестфален сказал Кампредону:

— Если б можно мне было всего четыре часа провести у короля, государя моего, я доставил бы ему средство уничтожить весь русский флот в его портах.

Шведский посол был пожалован кавалером ордена св. Андрея Первозванного. А вскоре были получены известия, что совершено подписание нескольких дополнительных статей к русско-шведскому договору от февраля 1724 года, по которым отныне обе стороны обязались предложить датскому королю принять их условия разрешения конфликта, возникшего между королем датским и герцогом Голштинским.

В случае, если король откажется от соглашения на предложенных условиях, Швеция обязывалась присоединить свои войска к русской армии.

Серьезные дела назревали в Европе.

Англия и Дания беспокоились не напрасно.

Пожалуй, лишь смерть русской императрицы могла сломить ход событий. В европейских дворах со вниманием следили за здоровьем Екатерины I.

«Ваше сиятельство, — сообщал Кампредон своему министру 4 января 1726 года, — хотя недовольство многих русских вельмож не проявилось еще в действии, но оно тем не менее существует, а Царица продолжает вести тот образ жизни, которому предалась несколько месяцев тому назад. Очень и очень вероятно, что царствование ее продлится недолго.

Я уже имел честь докладывать вам, что большинство именитейших русских людей думают о том, как бы ограничить деспотическую власть своей Государыни, а это, у народов свирепых и привыкших к рабству, самый ясный признак грядущего падения. Если они будут ждать, пока царевич возмужает и, взойдя на престол, сам в состоянии будет управлять страною, то пытаться им достичь успеха станет уже поздно. Поэтому есть основание опасаться, что те, которые рассчитывают забрать впоследствии в руки значительную долю власти, постараются учредить правление на подобие английского… Я даже слышал из верного источника, что уже составлен проект новой формы правления и послан к главнокомандующему князю Голицыну на Украину, откуда, вероятно, и последует первый удар; князь же этот имеет сношения с Веною, через генерала Вейсбаха, немца, преданного императору. Оба они ревностные сторонники Царевича, и весьма возможно, что если венский двор одобрит виды друзей императорского племянника, то Царевич вступит на престол при первом же движении, к которому подадут повод…»

Речь шла о русских вельможах — противниках герцога Голштинского.

В Санкт-Петербурге меж тем поговаривали уже, будто австрийский император потребует отречения государыни от престола в день совершеннолетия великого князя.

Слухи эти, начавшие усиленно распространяться едва ли не креатурами английского двора, доходила до Екатерины I и в один из дней, за обедом, она сказала:

— Мне угрожают. Но если понадобится, я встану во главе армии. Я ничего не боюсь.

И тут же приказала двум гвардейским офицерам пойти поторопить с постройкой галер.

Это было в первых числах февраля 1726 года, а 5 марта весь Санкт-Петербург терялся в догадках по поводу странного происшествия.

В тот день государыня присутствовала на учениях гвардейских полков, которое производилось на льду Невы, перед дворцом, а она смотрела на него из окна нижнего этажа, в рост человека от земли. При втором залпе одного гвардейского взвода некий новгородский купец, стоявший в четырех шагах от помянутого окна, упал, сраженный насмерть пулей, которая ударилась затем в стену дворца.

Государыня заметила довольно спокойно:

— Не несчастному купцу предназначалась эта пуля.

Она сорвала шпагу с производившего ученье офицера, и он был посажен под арест, как и все 24 солдата сделавшего выстрел взвода.

В ту же ночь арестовали и посадили в тюрьму полковника ингермландского полка Маврина, брат которого служил гувернером у великого князя Петра Алексеевича.

7 марта граф де Морвиль сообщал Кампредону, что граф Рабутин в дороге, направляясь в Петербург.

Все сильно опасались как бы не произошло возмущения внутри государства. Не потому ли в последних числах апреля 1726 года Екатерина I назначила герцога Голштинского подполковником Преображенского полка.

26 апреля государыня, в амазонке и с командирским жезлом в руках, появилась, сидя в великолепном фаэтоне, во главе полка, выстроенного в одну линию, на площади, перед дворцом герцога, со всеми офицерами на местах, с 16 старинными знаменами полка, нарочно доставленными из Москвы.

Герцог Голштинский прибыл за несколько минут до Царицы и помог ей выйти из фаэтона.

Она заняла почетное место между ним и князем Меншиковым, и герцога провозгласили полковником.

Весь полк сделал залп, повернувшись спиною к Царице. Екатерина I вновь села в фаэтон и пока герцог удалялся, чтоб приготовиться встретить ее у себя во дворце, она дважды проехала вдоль линии.

Все офицеры были приглашены к герцогскому столу, за которым не было женщин, кроме императрицы, как командира полка. Прислуживали ей сам герцог Голштинский и его жена.

За разговором герцог высказал пожелание понемногу наполнить гвардейские полки ливонцами и шведами.

Екатерина Алексеевна молча, как бы в знак согласия кивнула ему.

— А что граф Рабутин, есть ли какие известия об нем? — поинтересовалась вдруг государыня.

— Ваше Величество, граф завтра прибывает в Санкт-Петербург, — последовал ответ.

Посол австрийского императора приехал в северную российскую столицу 27 апреля, в субботу, в 6 часов вечера.

IV

Человек ловкий и опытный, граф Рабутин вел себя по приезде в Санкт-Петербург крайне осторожно, особенно с великим князем Петром Алексеевичем. Он даже делал вид, будто не любит, чтобы при нем упоминали его имя.

Надобно было знать все придворные приключения, и графом были пущены в ход подарки и деньги.

В России, как и в Европе, от денег и подарков, как правило, не отказывались.

Князь А. Д. Меншиков, принимая «гратификации» от Кампредона, не отказывался, к примеру, и от денег, предложенных ему шведским министром Цедергельмом. За пять тысяч червонцев светлейший князь сообщал в Швецию все, что происходило в Верховном Тайном Совете, причем выговаривал себе на всякий случай, чтобы приятельские внушения его не были забыты. Мудрено было бороться против союза Швеции с Ганновером даже такому искусному дипломату, как князь В. Л. Долгоруков, когда Меншиков успокаивал Швецию известием, что здоровье императрицы плохо, что на военные угрозы не следует обращать внимания, так как войска в его руках, и он не допустит войны.