Книга Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город - Джордж Манро

Вводя эти запреты, государство, конечно, защищало экономические и правовые интересы своего традиционного союзника – дворянства, не позволяя крепостным покидать деревню. Но дело было не только в этом. Было очевидно, что властям под силу надежно контролировать лишь города умеренных размеров, с налаженной системой управления и с предсказуемым уровнем роста населения. В конце концов полиция поняла, что не может пресечь стихийный приток населения в столицу, и прекратила массовые попытки вылавливать беглых крестьян, «шатающихся меж двор» крепостных, солдат-дезертиров и прочих бродяг и возвращать их по местам, откуда они явились. Вместо этого, когда арестовывали людей без документов, их теперь стали приставлять к принудительным работам на стройках, а малолетних отдавали в ученье к ремесленникам. Что до беглых крепостных, то лишь когда владельцы сообщали в полицию о пропавших крестьянах поименно, пойманных беглецов отсылали домой[328]. Осознав размах незаконной миграции населения в Санкт-Петербург, власти к концу екатерининского царствования отказались от попыток остановить этот людской поток[329].

Городские службы

Охрана порядка и регулирование экономической деятельности и миграций не являлись по своей природе чисто городскими задачами. Государство старалось осуществлять их в равной мере в деревнях, в селах и в городах. Но когда Санкт-Петербург вырос в большой город, управление им начало приобретать все больше черт чисто городского характера. Ведь для того чтобы в городе можно было нормально жить, его администрация должна предоставлять населению определённые услуги. Примером служит устройство первой в городе системы канализации. Когда город был меньше, реки и каналы справлялись и с отходами, и с поверхностным стоком воды. Однако с ростом населения варварскую манеру сливать и вываливать в реку жидкие и твёрдые отходы стало невозможно терпеть. В составленном в 1767 г. Наказе депутатам Уложенной комиссии от Петербурга первая же статья посвящалась необходимости заботиться о чистоте города[330]. В 1770 г. были впервые вырыты подземные стоки, уносившие отходы с главных улиц в Неву. Через несколько лет проложили главную сточную трубу, выходившую в Неву почти у самого Финского залива, благодаря чему уменьшилось загрязнение воды, которой снабжался город. Уличные сточные канавы, не имевшие подземных труб, тоже впадали в главную канализационную трубу[331].

В центре города с его высокой плотностью населения и интенсивным движением транспорта на конной тяге требовались дополнительные меры очистки. В 1778 г. была введена система, при которой на улицы Первой Адмиралтейской части выставляли тридцать телег или фургонов для сбора лошадиного навоза и кухонных отходов. Наполненные телеги увозили прочь специально нанятые подрядчики. Однако в 1779 г. полиция попыталась хотя бы частично сэкономить те 5735 руб., которые ушли на вывоз отходов в предыдущем году. Для этого она потребовала, чтобы жители вырыли мусорные ямы или обзавелись корзинами для сбора отходов, а потом самостоятельно отвозили бы их на городское пастбище и там выбрасывали или отдавали крестьянам и садовникам. Тем не менее полиция поставила на улицы двадцать телег для отходов по договорной цене в 3640 руб. Наконец, в 1780 г. каждого домовладельца в Первой Адмиралтейской части обложили специальным сбором в размере 3 ¾ коп. с квадратной сажени земли в качестве налога на покрытие расходов по вывозу мусора[332].

Улицы нужно было не только содержать в чистоте, но и освещать по ночам. Уличное освещение создавало чувство безопасности, а к тому же сиянием своим прославляло государыню – победительницу ночной тьмы. По большим праздникам устраивали иллюминации, но это были редкие и дорогостоящие мероприятия. В уличных фонарях горело масло, которое, в сущности, давало совсем мало света, стоило 1,5 руб. за пуд в 1770 г. и дошло в цене до 2 руб. 40 коп. к 1785 г., причём на каждый фонарь уходил в год пуд масла. В 1770 г. в городе имелось 1257 уличных фонарей, и главная проблема их использования заключалась не в дороговизне масла, а в недостатке фонарщиков и смотрителей. В начале екатерининского царствования за фонарями следили так называемые полицейские фурманщики, но у них хватало и других обязанностей, так что они частенько не уделяли фонарям должного внимания. К тому же один человек мог обслуживать ограниченное число фонарей, потому что их требовалось зажигать, а потом гасить одновременно. Двадцать человек, выполнявших эту работу, обслуживали фонари только в центре города, а остальные районы оставались в темноте. В 1770 г., по новому распоряжению властей, в петербургскую полицию направили сто рекрутов служить фонарщиками с ежегодным жалованьем в 18 руб.[333]. Это позволило ввести в действие все имевшиеся тогда фонари. Следующие 15 лет их число понемногу увеличивалось, пока в 1785 г. Екатерина не велела удвоить количество фонарей, и их стало 3100. Тут наняли ещё 155 фонарщиков[334], и ночной город озарился светом – если не к большей безопасности для горожан, то к вящей славе монархини.

Состояние дорожного покрытия тоже требовало внимания. Мощение улиц и мостов представляло собой такую задачу, с которой никак не удавалось справиться раз и навсегда. Во-первых, вставал вопрос, кто должен за всё это отвечать, а во-вторых, техника XVIII в. была не в силах разработать долговечный и дешёвый материал для создания мостовых, способных выдержать петербургский климат. При этом вторая проблема делала первую особенно острой. Традиционно за мощение участков перед домами отвечали домовладельцы, но это, разумеется, был далеко не лучший способ держать улицы в приличном состоянии. За дорожное покрытие мостов через каналы и за содержание мостовых перед казёнными зданиями отвечали полицейские фурманщики. Чтобы изобрести долговечную мостовую, привозили опытных специалистов-мостильщиков из Гамбурга и других городов Германии, из Голландии и Англии. Но никто не мог решить задачу, поставленную климатом и географическим положением города[335]. К концу 1770-х гг. скверное состояние улиц даже в центре Петербурга заставило полицмейстера князя Волкова просить императрицу о разрешении приступить к крупным работам по мощению улиц под началом полковника Ф.В. Бауэра, который руководил сооружением гранитных набережных нескольких каналов и Невы. Получив сумму в 20 тыс. руб., Бауэр замостил основные магистрали в Первой и Второй Адмиралтейских частях[336]. Но и он не сумел уложить достаточно прочную мостовую – об этом говорит конкурс, объявленный в 1792 г. Вольным экономическим обществом, с призом в 25 руб. тому, кто представит наилучший план мощения городских улиц. Победитель, П.Э. Шретер, предложил делать поверхность улиц из гранитных булыжников трёх размеров, уложенных узором ребристой коробки. Относящиеся к началу XIX в. изображения уличных сцен часто позволяют видеть этот тип вымостки[337]. Но в целом работа любого мостильщика – от частного домовладельца или от казенного подрядчика – была обречена на скорое разрушение через сезон-другой из-за сурового климата[338].