Книга Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца - Елена Ларина

— Петь, может тебе чаю горячего глотнуть? Пойдем, налью?

— Да куда ж я пойду, а кто вместо меня встанет — Пушкин, что ли?

Хорошо бы! Я представила себе Александра Сергеевича, взирающего на нынешние страсти — да его бы кондрашка хватила! Хотя, если подумать, чувства и отношения людей с той поры ненамного изменились… Я рассмеялась, потрепала несчастного Муханова по плечу и поскакала наверх — работать.

…Петька тряс меня за плечо.

— Так ты представляешь, какая штука, — с жаром рассказывал Муханов. — Вовсе он и не поменялся, надули его, как простачка! Ему что обещали: квартиру за городом, — он и поверил, святая простота! Поили, обхаживали, подписал он все, отвезли в Сланцы — 140 км от города и оставили там в сарае без окон и дверей! Надеялись, верно, что там и помрет, да силен оказался сосед мой, вернулся.

— Ужас!

— Нет, Мэри, это еще не ужас. — Петька наклонился ко мне ближе. — Ужас в том, что, похоже, шарашка наша к этому делу причастна.

Меня как холодной водой окатили. Я застыла, словно соляной столб. Какое-то нехорошее, ох, совсем нехорошее предчувствие заползало, ломилось, толкалось. Муханов молчал, эффектно, как положено, выдерживая театральную паузу.

— Ну, Петька! — почти закричала я.

— Я вчера только пива собрался выпить, — важно начал Петька, — вдруг — звонок из офиса, выезжай, мол. Водила главного заболел, а его срочно везти куда-то надо. Ну, попереживал, конечно, не без этого, Светка тоже под руку попалась — ну, не суть…

— Петя!..

— Да… Ну и поехал, а что делать — я человек маленький, — заметив мой отчаянный взгляд, Муханов заторопился: — Возил я их, возил, в один кабак, потом в другой…

— Кого, Петь?

— Как кого? — искренне удивился Муханов. — Полозова, его проститутку и этого… с повязкой…

— Одноглазого? — ахнула я.

— Ну да, его, жуткий хмырь. Переругались все — вдрызг… — Петька заржал, как конь. — Мэри, анекдот вспомнил: врач диктует: «У пациента черепная травма». «Может, черепно-мозговая?» — спрашивает дотошный практикант. «Да нет у него мозгов, — с досадой отвечает врач, — раз на день рождения жены с любовницей пришел…» Н-да-а… Короче, напились они все да и портфельчик свой в машине и забыли. Я его сегодня утром, конечно, наверх отнес, но… — Петька сделал круглые глаза.

Мне захотелось убить Петьку, но он мог еще пригодиться.

— В общем, мне, конечно, очень стыдно, но такие они разговоры вели… нехорошие, в общем, посмотрел я, что в том портфельчике было.

— ???

— Там бумага была, какая-то купля-продажа, и фамилия — Кошкин, а еще — паспорт Фомича там был! А он, я как раз вспомнил, мне про какого-то одноглазого все втирал, мол, мужик с повязкой его и спаивал. Мэри, ты чего?

Ноги стали вмиг ватными, стало трудно дышать. Я вдруг вспомнила, как страшно побледнел Полозов тогда, в Рождество, в ресторане, при упоминании одноглазого. Постойте-постойте, но ведь он должен был приехать только сегодня! Ревность скользкой змеей обвилась вокруг меня и сдавила горло так, что стало трудно дышать. А я-то, дура, думала, как там без меня Степа, скучает, бедненький-несчастненький, наверное! Неужели…

— Все в порядке?

— Да, Петь, не волнуйся, — я полной грудью вдохнула морозный воздух, стало полегче. — А проститутка — это ты кого имел в виду?

— Ну кого-кого, не знаю я, как зовут, такая краля, как с журнала модного сошла только что, постоянно здесь ошивается.

Инесса!

— Короче, понимаешь, мужику идти некуда вообще! В нашем ЖЭКе руками развели: мол, извините, ничего поделать не можем, всего хорошего!

Картинка выстраивалась фантастическая: Кошкин — рождество — трубы — Инесса…

— А где он сейчас… живет?

— Я так и не понял. — Муханов смущенно кашлянул. — Он телефончик-то оставил, вроде у друзей каких… Мир, знаешь, не без добрых людей.

Происходящее дальше проходило как в тумане: разъезжающаяся дверь, лестница, звонок по телефону, долгое томительное ожидание… Зазвонил местный.

— Мария Николаевна, мне бы поговорить… — мялся в трубке «загородный строитель» Павел Кузьмич.

Какой настырный! Все в офисе давно знали, что Степан имеет на меня виды и Мэри Блинчикова — объект неприкасаемый.

— Ничего особенного, легкий обед, скрасящий одиночество холостяка, — бормотал, шмыгая носом, не соблюдающий субординацию главный менеджер.

Хоть бы высморкался разок, что ли!

— Павел Кузьмич, я бы с удовольствием, — решительно прервала я излияния «холостяка». — Мне надо срочно уехать, дело личное и не терпящее отлагательства! — и бросила трубку.

Я бросила листочек с адресом в сумку, прилепила к компьютеру липучку «Буду завтра» и выскочила в коридор.

МАСКИ СБРОШЕНЫ

На следующее утро, войдя в основательно проветрившийся за ночь кабинет и скинув плащ, я первым делом взялась за ледяную телефонную трубку и набрала номер. Мне оставалось решить маленький, но довольно-таки большой вопрос. Спит, наверно. Ждать пришлось долго.

— Петь! Это я.

— Мэри, я ж с суток, побойся бога! — заканючил Муханов спросонья.

— Петя, мне от тебя нужно одно: вспомни, в том портфеле еще что-нибудь было?

— Портфеле?

Голос у Муханова был такой, словно вчера второй раз случилось Рождество.

— Пе-тя! Быстро вспоминай, что еще было в том портфеле. Я жду.

Неожиданно я пожалела, что не курю: вот сейчас — самый что ни есть момент затянуться, было бы красиво. И еще я бы с удовольствием выпила чего-нибудь. Например, рассольчику. Голова просто раскалывалась, было холодно, и форточку закрывать не хотелось — заболит еще больше. И туфли бы переодела — на улица мокрота, ужас. Я пошевелила пальцами ног, разгоняя кровь. В трубке сопел Муханов.

— Мэри, ну ты даешь стране угля, там… там было… там был еще паспорт! — Петькин радостный вопль чуть не оглушил меня. — Еще был один!

— Петечка, а фамилию, фамилию ты запомнил?

— Мэри, а вот с фамилиями…

— Не запомнил, Петь?

Сопение усилилось, и Петька несчастным голосом сказал:

— Нет, слушай, я как Фомича на фотке увидел, у меня все аж завертелось… Завертелось, — повторил Петька уже другим, более уверенным голосом, — а потом я посмотрел, что там еще, и…

Вчера, когда я к концу дня наконец нашла действительно добрых людей, которые приютили несчастного, еле живого старика, и увидала Петра Фомича, у меня тоже «все завертелось».

К сантиментам я не склонна, но по дороге домой, в метро, я еле сдерживалась, чтобы не завыть, не зарыдать в голос, в ларьке купила бутылку водки и почти всю ее одна и выпила.