Книга Любовь со второго взгляда - Алла Сурикова

— Валерий Павлович, — отвечают, — дышло не привезли.

— Пусть он лучше не появляется! — кричит Шувалов. — Не то это дышло будет у него в ж…!

Но все-таки эпизод снять успели. Возвращаемся в гостиницу умиротворенные, усталые.

— А где директор? — на этот раз спокойно интересуется Валерий Павлович.

— А он не смог вас встретить.

— Почему?

— У него дышло в ж…, — усмехаются в ответ.

К концу картины, если все складывается нормально, «дышла» забываются. Хотя и не всегда. Но кино тем замечательно, что потом, если не хочется больше работать вместе, можно никогда не встречаться….

Начинал нашу картину художник Ф. В Австрию съездил — натуру посмотрел… Отчего же не съездить — красиво, «суточно» и безответственно. А потом перед началом съемок — слинял… Работа предстояла тяжелая. Плохо, что перед началом, но слава Богу, что слинял, иначе Шувалов все равно бы его убил. И пришел Володя Королев. Не пришел — а попал! В прямом и переносном смысле. Первое строительство первой железной дороги, строительство моста, вокзала, отеля «Кулон», декорирование под эпоху каждого сантиметра кадра!.. Как говорил наш Пиранделло, «мало не покажется»… Но Володя осилил. Посмел. Смог. Жаль, что он потом ушел в бизнес. По-моему, чужие деньги — это не его дело.

Черт-те что под юбкой

На каждой картине возникают какие-то словечки или свои шутки, которые становятся присказкой. На картине «Чокнутые» такой присказкой стала одна фраза Оли Кабо.

Она снималась в платье с большим количеством нижних юбок, которые крепились на специальных проволочных каркасах. (Художник по костюмам Алина Будникова, вопреки всем попыткам урезать нас и урезонить, создавала костюмы, согласуясь с эпохой и своей художнической интуицией.) И в этом платье барышня Мария ходила по полям, по лугам. Весь строительный мусор, не считаясь с высоким предназначением героини, цеплялся за нижние юбки и сбивался в колючие стаи. Однажды посреди сцены, где Оля должна была весело, почти танцуя, вышагивать с солдатами, она вдруг остановилась. Ее веселое лицо перекосило. Музыка стихла. Все умолкли.

— В чем дело? — строго спросил в мегафон второй режиссер.

— У меня черт-те что под юбкой!

Мы все грохнули. А фразочка стала крылатой.

Кашель Ширвиндта, очки Державина

Есть актеры, которые приходят, снимаются, и — «всего хорошего!», и в отношениях не остается никакого послесловия. А когда я встречаю Мишу Державина — чувствую тепло.

Державин сыграл в «Чокнутых» Булгарина — русского подданного, изменившего России, поляка, предавшего Польшу, — дважды изменника и неутомимого осведомителя Третьего отделения — того самого, о котором Белинский сказал: «Он может зарезать отца родного, а потом публично плакать над его трупом». Миша удивил своим отношением к работе. К малюсенькой роли. По такому случаю из запасников музея Петропавловской крепости тогдашний директор и будущий министр культуры Наталья Дементьева выдала нам подлинные очки Грибоедова. В них и снимался Державин.

Так однофамилец величественного Гаврилы Романовича Державина в очках блистательного Александра Сергеевича Грибоедова исполнял роль малопочтенного Фаддея Венедиктовича Булгарина.

Александр Ширвиндт был в нашем фильме Стефенсоном — изобретателем и владельцем первых паровозов.

Ширвиндту (впрочем, как и всем нам) в Австрии платили суточные — двадцать пять долларов. Александр Анатольевич снимался в паре с большим пушистым ленивым белым котом.

— Это заграничное животное, — делился потом своими впечатлениями Ширвиндт, — которое лишь спало у меня на плече и портило исторический костюм, зарабатывало в день двести долларов. А я, народный артист всего Советского Союза, — двадцать пять долларов суточных. Может, потому, что я не такой белый и пушистый?

Александр Анатольевич должен был уехать за день до окончания съемок: вечером следующего дня у него был спектакль в Театре Сатиры. А мы как раз снимали сцену в паровозном депо. Он сказал:

— Меня же все равно нет в этом объекте!

— Как же нет? — говорю. — Вот написано: «Стефенсон закашлялся».

— Ты что же, хочешь, чтобы меня из-за этого кашля выгнали из театра?

Аргумент был весомым. Пришлось отпустить, а кашель воспроизвести уже за кадром на озвучании этого эпизода. Сейчас Александр Анатольевич, став самым главным в своем театре, наверно, мог бы отпустить себя покашлять еще денек в Вене… А может, и нет… Ведь для театрального актера театр — это святое. Остальное — случайность.

Хотя, конечно, широкую популярность актеру обеспечивает все-таки кино. Особенно кинокомедия. Особенно прежде, в советские времена. Стоило ему сняться в успешной комедии — и он становился народным героем. Я видела, как «старички», которые помнили пик популярности Савелия Крамарова, пытались донашивать его на руках во время приезда актера из далекой Америки в Сочи.

У Андрея Александровича Миронова было много серьезных работ в кино. Но вся страна знала Андрея именно по комедиям. Не зря ведь после одной комедийной премьеры к нему рванул из толпы зритель и, перепутав от волнения все слова, которые берег для актера, срывающимся голосом выкрикнул: «Андрей Александрович! Я ваш кумир!»

Император

Миша Боярский незадолго до съемок сломал руку. Но это не помешало ему стать в нашей картине императором Николаем Первым. Мы не пытались ни защищать, ни обвинять его, просто прошлись по касательной его биографии там, где она пересекалась с нашими железнодорожными интересами. И тем не менее на премьере Слава Говорухин на нас за него обиделся. Что уж такого обидного для Николая Первого, которого современники называли Палкиным, углядел Слава в нашей картине? Ну, с фрейлинами в шахматы играет, за дамами ухаживает… Но красиво! — правда, благодаря отваге Михаила. Сергеевича. Спасая эпизод, в котором лебеди никак не хотели плыть по фонтану в нужную нам сторону, Михаил Сергеевич (сам предложил) храбро вошел в скользкий фонтан, пересек его, взял на руки очаровательную Марию и так под восхищенные и завистливые возгласы фрейлин продефилировал обратно — и все это с поломанной рукой! Это был подвиг. Не только актерский. Но и просто, если можно так обозначить, «мужской».

В моей биографии это был его подвиг номер два. Первый раз Миша просто спас мне жизнь. Еще, конечно, себе и своей жене Ларисе… Мы ехали в машине по Соединенным Штатам Америки, выступая в различных русскоязычных городах: концерт Миши и картина «Человек с бульвара Капуцинов».

Нас принимали два бывших наших человека: Сережа Левин из Питера и Виктор Нечаев из хоккея. Они все время ссорились, называя друг друга самыми некрасивыми русскими словами, все время выясняли какие-то свои отношения. При этом ехали довольно быстро, с большим превышением скорости.

Полицейский возник посреди пустынного шоссе между Бостоном и Нью-Йорком будто из-под земли. Мало того, что он задержал нас надолго, мало того, что наши продюсеры получили штраф на серьезную сумму, оказалось еще, что в компьютере у этого полицейского Виктор Нечаев числился как бандит, угрожавший жизни человека. Мы и пикнуть не успели, как полицейский надел на Виктора наручники, посадил в свою машину и укатил в участок.