Книга Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев

И вроде бы нет связи между унижением русского героя и зверским убийством невинного младенца, названного «злым сорняком вражеских смут», но в этом сказался весь характер прорвавшейся к власти династии…

Мы не знаем наверняка, участвовали ли Романовы (и если участвовали, то в каком качестве?) в убийстве царевича Дмитрия, но то, что начинала династия Романовых свое правление с убийства младенца – факт…

О том, что правление династии завершится тоже убийством ребенка – царевича Алексея, – ни Михаил, ни его матушка не знали…

Романовы тогда вообще мало задумывались о будущем…

Все, что они делали в первые десятилетия своего царствования, они делали, кажется, не для государства, а только для устройства семейных дел. Государство было для них лишь инструментом устройства этих дел…

Глава восьмая

Отец и сын

Любопытно, что вместе с московским посольством разыскивали Михаила Романова и поляки… Подвиг, вдохновивший Михаила Глинку на создание оперы «Жизнь за царя», вполне мог произойти, хотя многие историки и отрицают это.

То, что Сусанин, доверенный человек Романовых, действительно существовал, доказывает грамота, данная царем Михаилом его семье.

Безусловно и то, что поляки искали Михаила. Они считали, что русский престол принадлежит Владиславу и все конкуренты подлежали уничтожению или изоляции.

Тем более что в 1612 году умер в Варшаве царь Василий Иванович Шуйский, и место русского царя в польской тюрьме освободилось.

Было у поляков – пересылки романовской партии с Филаретом начались еще в конце 1612 года – и время, и возможности (польские шайки тогда слонялись по Руси без счета) осуществить похищение нового царя.

Сложнее было с поисками.

Как мы знаем, в Домнине поляки не нашли ни Михаила Романова, ни его матери. Они уже переехали в Кострому, в Ипатьевский монастырь.

Почему Иван Сусанин повел поляков в Ипатьевский монастырь через непроходимые дебри, рассказано в опере Михаила Глинки. Нам интереснее понять сейчас, случайно ли поляки остановили свой выбор на Иване Сусанине. На первый взгляд ответ прост… Поляки могли узнать, что из Домнина регулярно отправляются припасы и, значит, управляющий Иван Сусанин знает, где обретаются сейчас хозяева.

Однако доверчивость, с которой поляки последовали за поводырем на собственную гибель, наводит на мысль, что к Сусанину их должны были направить верные люди.

1

Вскоре после избрания на царство Михаила в Польшу был отправлен царский гонец Желябужинский, которому помимо прочего наказано было объявить Филарету: дескать, в Москве делается все доброе, все великие государи присылают с дарами и с поминками великими, прося царской к себе любви и дружбы…

Встреча Желябужинского с Филаретом произошла в доме канцлера Льва Сапеги в присутствии хозяина[52]…

– Как Бог милует сына моего? – спросил Филарет и, едва дождавшись ответа, начал выговаривать послу свои обиды. – Не гораздо вы сделали, послали меня от всего Московского Российского государства с наказом к королю просить его сына Владислава на Московское государство; я и до сих пор делаю во всем вправду, а вы после моего отъезда выбрали на Московское государство государем сына моего, Михаила Федоровича! Вы в том передо мною не правы… Если уже вы хотели выбирать на Московское государство государя, то можно было и кроме моего сына, а вы это теперь сделали без моего ведома.

– Царственное дело ни за чем не останавливается, – дипломатично отвечал Желябужинский. – Хотя бы и ты, великий господин, на Москве был, то и тебе было переменить того нельзя, сделалось то волею Божиею, а не хотеньем сына твоего.

– То вы подлинно говорите, – вынужден был согласиться Филарет, – сын мой учинился у вас государем не по своему хотенью, изволением Божиим да вашим принужденьем… – И, повернувшись к Сапеге, прибавил: – Как было то сделать сыну моему? Сын мой остался после меня молод, всего шестнадцати лет, и бессемеен, только нас осталось – я здесь да брат мой на Москве один, Иван Никитич.

– Чего вы имя Божие призываете?! – грубо вмешался в этот разговор Сапега. – Всем известно, что это казаки-донцы и посадили сына твоего на Московское государство государем!

– Что ты, пан канцлер, такое слово говоришь! – возразил Желябужинский. – То сделалось волею и хотеньем Бога нашего, Бог послал Духа своего Святого в сердца всех людей.

Действительно ли, Желябужинский так смело говорил с канцлером Львом Сапегой, или он, составляя отчет для московских бояр, прибавил себе находчивости, неизвестно, но реакция Филарета, как нам представляется, передана им без искажения.

В принципе, хотя Филарет и знал о выборах, на победу сына не рассчитывал.

Это подтверждается и «конституционным», как едко заметил В.О. Ключевский, порывом Филарета. Узнав о созыве избирательного Собора в Москве, он писал тогда, что восстановить власть прежних царей – значит подвергнуть Отечество опасности окончательной гибели и он скорее готов умереть в польской тюрьме, чем на свободе быть свидетелем такого несчастья…

Ну и преуменьшать опасности, в которой оказался Филарет после избрания Михаила, тоже нельзя.

Воистину двусмысленное положение… Он выпрашивает у польского короля послать сына на царство в Москву, а тем временем царем там становится его собственный сын.

Разговоры, что все это совершилось Божией волей, поляки, как мы видим, не принимали.

Любопытно, что Филарет, то ли сглаживая смелую находчивость Желябужинского в разговоре со Львом Сапегой, то ли пытаясь разжалобить поляков, начал рассказывать другому своему приставу, пану Олешинскому, о гонениях, которые обрушил Борис Годунов на его семейство…

– Нас царь Борис всех извел: меня велел постричь, трех братьев велел задавить, только теперь остался у меня один брат Иван Никитич.

– Для чего царь Борис над ними это сделал? – спросил Олешинский у Сапеги.

– Для того, – отвечал Сапега, – чтоб из них которого брата не посадили на Московское государство государем, потому что это были люди великие и близки к царю Федору.

Ответ канцлера удовлетворил пана Олешинского.

– На весну пойдет к Москве королевич Владислав, а с ним мы все пойдем Посполитою Речью, – сказал он Желябужинскому. – Владислав-королевич учинит вашего митрополита патриархом, а сына его – боярином.

– Я в патриархи не хочу! – быстро сказал на это Филарет.

И именно быстрота ответа и позволяет заподозрить, что изложенный Олешинским план устройства семьи Романовых при Владиславе детально обсуждался ими. Просто Желябужинскому знать об этом плане было не нужно.

Мог ли Филарет пойти с поляками на сговор в организации похищения своего сына Михаила?