Книга Дорогие дети. Сокращение рождаемости и рост "цены" материнства в XXI веке - Анна Шадрина

Приобретающий в исполнении коммерческой няни рыночную стоимость, уход за детьми позволяет демистифицировать материнский труд, натурализированный риторикой «биологической потребностью женщин заботиться о других» и исключенный из традиционной экономики. Кроме того, вхождение рыночных механизмов в сферу домашней заботы позволяет обнаруживать трансформации, которые переживает служащая идеологическим стандартом нуклеарная семья, утрачивающая способность собственными силами растить детей.

В данной главе я намереваюсь направить свой объектив на разные формы труда: заботу о маленьких детях в парадигме новой родительской культуры и работу за пределами семьи в условиях глобального капитализма. Обнаруживая причины безальтернативной для многих женщин необходимости совмещать оба типа занятости, я буду обращаться к условиям осуществления и последствиям двойной женской нагрузки в постсоветском контексте. Отправной точкой мне послужит автоэтнографический фрагмент, в котором я описываю свой опыт короткого погружения в заботу о маленьком ребенке. Обозначив особенности современной концепции ухода за малышами, далее я буду обращаться к классическим трудам в области социологии эмоций и нарративам моих собеседниц, которые помогут мне перечислить проблемы, связанные с превращениями, происходящими с понятиями «дом», «семья» и «работа».

Как я была няней

Для того чтобы получить практическое представление об уходе за малышами, не имея собственных детей, я в течение месяца работала няней с проживанием в семье, где растет двухлетний мальчик, а вскоре ожидалось появление девочки. Сохраняя инкогнито участников моего полевого эксперимента, я не буду называть имен и раскрывать географию моего включенного наблюдения. Я осознаю, что описываемая далее ситуация не является типичной для постсоветских стран, и не намерена ее представлять таковой. Тем не менее среди моих информанток есть женщины, пользующиеся услугами коммерческих нянь. И те представления об актуальных практиках заботы, которые я получила в ходе моего короткого погружения, оказались, на мой взгляд, созвучными основным конвенциям культуры детоцентризма, отталкиваясь от которых я буду обращаться к теоретическим текстам далее.

Нижеследующее повествование является отредактированной версией дневника наблюдений, который я вела во время своего пребывания в семье, о которой расскажу кратко: отец малыша — сотрудник крупной компании, мать, ведя небольшое собственное дело, работает дома в режиме фриланс. Отведенный мне месяц я замещала находящуюся в отпуске постоянную няню. Мой опыт был коротким, но весьма интенсивным. За те четыре недели, что я помогала заботиться о малыше, мне буквально считаные разы удалось выйти в магазин. Мой взрослый мир был ограничен квартирой и детской площадкой.

Моими обязанностями было присматривать за малышом в первой половине дня и развлекать его несколько часов вечером. Мне не приходилось ежедневно укладывать его спать, что позволяло иметь некоторое личное время для работы над данной главой моей книги. Опыт совмещения заботы о ребенке с профессиональным проектом был условием исследовательской задачи, которую я перед собой поставила. Я надеялась выяснить, что представляет собой концепция «интенсивной заботы» в действие, и каких ресурсов ее реализация требует.

К моей большой радости, с мальчиком у нас сразу установилась взаимная симпатия. Я моментально привязалась к ребенку, часто вспоминаю о нем и охотно рассказываю о том, как малыш не по годам развит, как он необычайно весел и доброжелателен. Совершенно определенно, среди многих детей этот маленький человек для меня — особенный, и я бы хотела принимать участие в его жизни. Делясь впечатлениями о своей работе няней, я много раз отмечала, что испытываю гордость, рассказывая о достижениях доверенного мне ребенка. Чувство особой приязни и причастности возникло в результате нашего ежедневного эмоционального контакта, который является безоговорочным условием заботы о детях в ее нынешнем понимании.

Концепция раннего развития, на которую опирается ставшая традиционной модель ухода за малышами, делает акцент на становлении индивидуальности. В практическом смысле это означает, что перед заботящимися взрослыми стоит непростая задача — находить баланс между удовлетворением уникальных потребностей и желаний ребенка, обеспечением его/ее безопасности и собственными нуждами. Как я поняла, наблюдая за мамами и нянями, особенность нового подхода состоит в том, чтобы не заставлять ребенка следовать распорядку, удобному в первую очередь ответственным взрослым, но пытаться находить некую обоюдно приемлемую схему взаимодействия путем «мирных переговоров». В контексте детоцентризма ограничения не столько провозглашаются, сколько обсуждаются с ребенком.

Принцип заботы, который мне необходимо было усвоить, я бы сформулировала как «супервизия без насилия над волей». Пристальное внимание, уделяемое отправлению власти в новом понимании педагогики, с одной стороны, позволяет видеть в ребенке личность и уважать ее границы, но с другой — требует огромной эмоциональной вовлеченности в добавление к физической нагрузке. Изучая концепцию интенсивного ухода, я была готова к тому, что эта работа потребует вовлечения всех моих ресурсов. Однако неожиданным открытием для меня стало то обстоятельство, что взаимодействие с ребенком может рождать особое общее пространство, уникальную связь, как и в случае с близкими взрослыми. К моему изумлению, этот опыт оказался не только «про заботу», но про «отношения» и «компанию».

Отношения с двухлетним мальчиком помогли мне узнать много нового не только об уходе за детьми, но и о себе самой. В этой конкретной связи я заново открывала свои возможности и ограничения, а также получала неожиданную обратную связь. Как мне казалось, ребенок, совершенно очевидно понимая особую роль мамы и папы, доверялся и мне и был заинтересован в нашем общении. Я была рада обнаружить себя под пристальным взглядом маленького человека. Меня поражало всякий раз, когда малыш реагировал удивлением на какую-то незначительную, как мне казалось, перемену в моих повседневных практиках. Так, он с любопытством разглядывал мой макияж, который я однажды нанесла против обыкновения. И бывал удивлен, если я заговаривала с ним на английском языке. Развиваясь в мультиязычной среде, мальчик понимает английский, но языком нашего с ним общения был русский. Тот факт, что он отмечал детали моего присутствия, говорил о том, что ребенок видит меня как отдельную и уникальную личность. Это его особое внимание доставляло мне огромное удовольствие.

Однако, несмотря на горячую симпатию к мальчику, в рутине заботы о нем обнаружились не только приятные сюрпризы. Тяжелее всего мной переживалась «утрата идентичности», которая для меня связана с моей интеллектуальной деятельностью, устоявшимся распорядком дня и моим кругом общения. Первое время, не имея возможности поработать, отвлечься или прогуляться, когда мне удобно, почитать или посмотреть фильм, я была подавлена. Непривычным и болезненным опытом стало и исчезновение моего «личного пространства». Вся моя приватная территория медленно переходила во власть малыша. Сначала им заполнились мои мысли и чувства, затем отведенная мне комната «заросла» игрушками, бутылочками и книжками. Поначалу это вызывало протест, который постепенно перешел в отупляющее чувство обреченности.