Книга Индия. Записки белого человека - Михаил Володин

Гоенка уже пел свои чанты, и это значило, что до конца медитации оставалось всего пять минут. В этот момент мне удалось очистить весь спинной мозг. В пространстве передо мной висел сияющий, наполненный фосфоресцирующим светом плотный кабель.

К вечеру мучивших меня болей в шее не было. Я поворачивался и так и этак, опускал и поднимал голову — все было спокойно.

Сон

Я лежал в темноте с открытыми глазами и думал о прошедших девяти днях. Как я поначалу мечтал о том моменте, когда все это кончится! Но сейчас, когда до конца курсов оставалось меньше суток, когда через десять часов завершится Благородная Тишина, мне хотелось хоть ненадолго продлить Випассану. Непонятно было, как все это произойдет — как мы посмотрим друг другу в глаза, как заговорим. Еще непонятнее было, зачем вообще это надо. Я настолько привык молчать, что даже редкие разговоры с помощником Учителя и работниками Випассаны давались с трудом.

…А потом пройдет еще день, я выйду за ворота лагеря и первым делом отправлюсь в интернет-кафе, найду в своем почтовом ящике десяток писем — и что? Как я смогу рассказать о том, что́ это было, через что прошел? Да и опять — зачем? Ведь никакой текст не способен передать чувство полного покоя — то чувство, которое возникает при несуетливом сосредоточенном уме.

Так я думал, лежа в темноте своей крошечной комнаты, и понимал, что ничего не смогу рассказать. Ни-че-го! И все-таки именно в ту предпоследнюю ночь я решил попытаться описать Випассану. За размышлениями о том, что это должно быть — очерк, документальная повесть или что-нибудь в жанре фантастической реальности, — я и заснул.

Ночью мне снился сон — тот же сон, что и в самом начале курсов. Я уходил в горы с проводником. Снежные вершины, вначале едва различимые, делались все ближе. Незаметно мы поднялись к линии снегов. Идти становилось все труднее. Наконец мы взобрались на вершину. Здесь, на небольшом плато, размещается крошечный тибетский поселок. Красная одежда монахов на снегу смотрится невероятно красиво. Момос, которыми нас кормят жители, и вкусны, и сытны. Меня клонит в сон, хотя я понимаю, что не выяснил чего-то важного. И в этот момент я вижу склонившегося надо мной проводника. Он трясет меня за плечо и говорит, что пора идти. Куда идти? Зачем? Мне не хочется уходить из поселка, мне не хочется выходить из дремы.

В этом месте в первый раз я проснулся, и сон остался без продолжения. Но сейчас сон не прервался. Мы шли по заснеженному ущелью, и я все время вглядывался в скалы справа: по плану здесь вот-вот должна была начаться тропа — по ней мы сможем спуститься в долину. Вместо этого мой провожатый поворачивает влево и начинает карабкаться вверх. Я поднимаю голову и вижу там, над собой, горные пики, еще более высокие, чем те, на которые мы совсем недавно взобрались. Как же так, не могу я понять, ведь мы уже были на вершине?! И проводник, словно услышав мои мысли, показывает вверх и трижды повторяет: «Анича!» — бренно, все бренно!

Кровавое путешествие

На десятый день, в темноте предрассветного медитационного зала, со мной случилось последнее и, возможно, самое замечательное происшествие.

Утренняя полуторачасовая медитация не раз преподносила сюрпризы. Были дни, когда я так и не мог совладать со своим сознанием — то оно слишком хотело спать или есть, а то просто в такую рань не желало работать. Но были и другие дни, когда внутренний свет в теле вспыхивал, словно по щелчку выключателя, когда ум был изначально сосредоточен, когда все давалось легко.

Впрочем, удачи и неудачи утренней медитации мало что значили: день после этого мог сложиться и так и этак. Поэтому я научился не обращать внимания на то, что происходит с утра. Но на сей раз случилось нечто такое, что не могло меня оставить безразличным.

Все последние дни я сидел по-японски на крошечной скамейке, а тут решил изменить позу — за день до этого я споткнулся и потянул в подъеме правую ногу. Я подложил под себя сразу четыре подушки и устроился на них, как на низкой табуретке. Уж не знаю почему, сидеть таким образом на курсах не принято, это считается дурным тоном. Хуже лишь медитировать на обычном стуле со спинкой. Но шел последний день Випассаны, и мне было все равно, кто что обо мне подумает.

В позе, которую я избрал для медитации, были свои достоинства и недостатки. Спину, например, удержать прямой было куда труднее. Зато «слепые пятна» устранялись и быстрее, и проще.

Мне показалось, что прошло совсем немного времени до того, как по всей поверхности кожи побежал ровный чуть покалывающий ток. После этого я решил изменить тактику: вместо того чтобы, как прежде, вливать теплую воду в отверстие в голове, я решил попробовать «поработать с кровью». Понимаю, что звучит это дико, но так оно и было! Я попытался представить артерии и вены, те немногие, что знал из школьного курса анатомии и наблюдений за собственным телом. Первыми довольно легко проявились вены на руках — те, из которых берут кровь в поликлинике. Потом, с некоторой задержкой, возникли ножные вены. Еще я знал, что где-то на шее есть сонная артерия, но где точно, было мне неведомо. На этом мои знания о кровообращении в общем-то и заканчивались.

И тем не менее я решил не сдаваться. Вместо этого я попытался проделать то же самое, что однажды мне уже удалось: я проходил по венам так же, как несколькими днями ранее шел по носоглотке. Тогда, как и сейчас, я имел лишь смутное представление об устройстве тела, но сознание само вело меня единственно верным путем по запутанному лабиринту моей плоти.

Я старался ни на мгновение не останавливаться, и сплетение сосудов проступало так, как проступает текст, написанный молоком, если бумагу подержать над огнем. И вскоре мне уже не нужно было идти по венам и артериям: они сами становились видимыми, стоило перевести внимание с одного участка тела на другой.

Я был так увлечен этой игрой, что потерял представление о времени. При этом я отчетливо слышал, как выходили из зала и возвращались однокурсники. Вообще, слух, даже при столь глубоком медитативном погружении, не претерпевал практически никаких изменений.

И вот наступил момент, когда стало понятно, что все, что могло быть проявлено, проявилось. Я чувствовал ток крови внутри меня. Сосуды испускали теплый розоватый свет, не столь яркий, как спинной мозг, но достаточный, чтобы разглядеть их переплетение в любой части тела.

Крылья

Упоминая о том, что тем утром произошло нечто по-настоящему необычное, я имел в виду не мой эксперимент с кровеносными сосудами. Основные события той медитации были еще впереди.

После того как я почувствовал ток крови, мне не составило труда растворить тело и привести себя в состояние бханга. Опыт прочистки спинного мозга повторять не хотелось, к тому же Учитель не советовал возвращаться к нему слишком часто. А внутренние органы мне увидеть почему-то не удавалось. Сейчас я думаю, что для этого все-таки нужно лучшее знание анатомии. Впрочем, эксперимент с кишечником, который я провел за день до этого, нельзя назвать вовсе неудачным. Наверное, я знал его расположение лучше прочих органов — делая аюрведический массаж, часто чувствуешь напряжение в нижней части живота, если у клиента не все в порядке со стулом. Так или иначе, в тот раз, сосредоточив внимание на участке, где по моим представлениям должен был находиться кишечник, я услышал в животе урчание и едва удержался от того, чтобы немедленно не прекратить медитацию.