Книга Супердиверсант Сталина. И один в поле воин - Валерий Большаков

Прыгавший круг тускловатого света выхватывал из полумрака стальные швеллеры, тронутые ржавчиной, и Наума передернуло – он представил себе, как тонны пороха наверху вспыхнут вдруг и они тут просто изжарятся, как червяки на сковородке. Это если полузаряды просто сгорят, а вот если взорвутся…

Впрочем, в этом случае от них даже пепла не останется.

Тут Шёнхерр выбрался в еще один коффердам.

– Вот!

Кряхтя, Эйтингон выбрался и поднял голову. Ади указывал на узкий люк со штурвальчиком, к которому вели скобы трапа.

– Там снарядный погреб! Зарядный – под ним.

– Понял. А откроется?

– Должна! Я подумал, что Лайне не будет перекрывать этот ход, поскольку та дверца, через которую мы пролезли, раньше была заварена. Мы починили ее буквально два дня назад, и я никому еще об этом не докладывал. Возможно, Лайне не знает…

– А сейчас проверим!

Пупков мигом взобрался по трапу и крутанул штурвальчик. Дверца тихонько лязгнула и открылась. Виктор ощерился и полез внутрь, уложив две фразы в один жест: «Полезайте!» и «Тихо!».

Эйтингон забрался в перегрузочное отделение боеприпасов третьим, после Шёнхерра. Следом сопел Кутейщиков.

Вид здоровенных 380-миллиметровых снарядов пробирал до дрожи – каждый из них нес в себе туго спрессованную смерть.

Шёнхерр прокрался и заглянул в нижнее погрузочное отделение для зарядов. Там было пусто. Лишь слабая лампочка бросала свет на короб, в котором прятался конвейерный подъемник.

– Никого!

– Ти-хо!

– Моя очередь, – шепнул Пупков. И полез наверх.

Сверху доносился сдержанный шум – вентиляторов и голосов. Турбины затихли, не пуская дрожь по корпусу, и слышимость была хорошей.

Смазанные цепи тракта подачи заряда уходили наверх, туда же вела лестница – выше находилось рабочее отделение для окончательной подготовки боеприпасов, так сказать, третий этаж башни главного калибра. Над ним располагались механизмы наведения башни, ворочавшие в бою тяжеленные стотонные стволы.

А пост командира башни находился на самом верху башни, в ее задней части, за переборкой, перед которой масляно блестели огромные цилиндры противооткатного устройства.

В свете зарешеченного фонаря матово бликовал стол для подачи снарядов. Перед ним маялся сутулый матросик.

Эйтингон уже хотел было захватить его, чтобы разыграть примитивную сценку – матрос стучит «камарадам», те отворяют дверь, они с Пупковым врываются, – но Виктор рассудил иначе. Он спокойно вскинул пистолет с глушителем и нажал на спуск.

Матрос дернулся и мягко повалился на стол.

Наум вздохнул и сказал:

– Володя, твой выход.

Кутейщиков кивнул и достал из своего рюкзачка кумулятивную мину ручного запуска, уменьшенную копию противотанковых, вернее, противоднищевых. Весила она килограмма четыре и справиться с толстой стальной дверью могла спокойно – «угонщики» запаслись немалым количеством этих минок, величиной с миску. Планировалось использовать их в качестве «ключей», способных открыть – вскрыть! – любую дверь или крышку люка.

Владимир осторожно поднес мину к двери на уровне запоров – клацнули магниты. Кутейщиков отнял руки, прислушался. Неясный говор доносился из-за стальной переборки.

На всякий случай он потянул дверцу на себя – закрыто. Тогда, размотав тонкий прочный шнурок, он отошел к механизмам вертикального наведения, где скрывались остальные, тоже присел. Владимир глянул на Эйтингона, тот кивнул, и он дернул.

Мина сработала с коротким грохотом. Взрыв, породивший поток палящего огня, проплавил большое отверстие в броне.

Пупков подскочил первым. Не касаясь оплавленных, едко дымившихся краев, он резко ударил огромным гаечным ключом и подцепил им отошедший край двери. Та отворилась на хорошо смазанных петлях, и на пост, перекатом, ушел Наум.

Все было в дыму, прямо перед ним, на полу, валялся сильно обожженный труп. Трое живых надсадно кашляли в стороне, рядом с дальномером.

– Встать! Руки!

Один из кашлявших, с искаженным лицом, метнул пружинный матросский нож. Хлопнул выстрел.

Пуля не убила любителя ножиков – пробив грудь, она развернула и отбросила его. Двое других, плотных здоровяков с нашивками боцманматов, сразу, как по команде, подняли руки.

– Не стреляйте! – закричали они дуэтом. – Мы сдаемся!

– А я не беру пленных, – хладнокровно ответил Эйтингон.

И сделал два выстрела, слившихся в один. Здоровяки попадали, где стояли.

Подойдя к раненому, Наум глянул ему в глаза. Не лицо, а маска свирепости.

– Привет, Лайне, – сказал он.

– Сдохни!.. – прохрипел «Тигр».

– Обожду, – улыбнулся Эйтингон. – Если бы ты вышел на нас, как воин, один на всех или один на один, чтобы все по-честному, то я бы сохранил тебе жизнь. Но ты поступил подло, а я этого не люблю.

Подняв пистолет, Наум выстрелил обер-лейтенанту в лицо. Пуля оставила после себя маленькую дырочку, но удивительное дело – через это черное зияние словно вышла вся злоба, выедавшая изнутри Йозефа Лайне. Лицо разгладилось, принимая спокойное, несколько удивленное выражение, а слабая улыбка будто служила извинением.

– Шёнхерр, – утомленно сказал Эйтингон, – сообщи на мостик.

– Не нужно, – отозвался динамик голосом Топпа. – Мы все слышали. Лайне как раз угрожал спуститься в погреба и не выключил переговорное устройство… – Помолчав, будто замявшись, капитан добавил: – Спасибо… э-э… Том.

Из записок П. А. Судоплатова:

«В 1990 году М. Горбачев и А. Яковлев устроили широкую дискуссию по поводу советско-германского пакта о ненападении и секретных протоколов к нему. Поражает фарс организации слушаний по этому вопросу на съезде народных депутатов. В критические периоды мировой истории тайная дипломатия и секретные протоколы – неизбежные атрибуты внешней политики.

В отличие от рядовых парламентариев, и Горбачев, и Яковлев, и Шеварднадзе, в то время тайно договаривавшиеся с руководством США, Англии и Германии о кредитах, займах в обмен на уход СССР из Восточной Европы, прекрасно отдавали себе в этом отчет.

Вся возня вокруг секретных протоколов к советско-германскому пакту была затеяна весьма искушенными в делах тайной дипломатии людьми с целью отвлечь внимание общества от собственных провалов во внешней политике, от односторонних, ничем не оправданных стратегических уступок западным державам.

Ничем, кроме «искреннего» тупоумия и профессиональной некомпетентности, нельзя объяснить их расчеты на то, что страны Запада экономически помогут возрождению «демократии» в СССР в обмен на внешнеполитические уступки и одностороннее прекращение «холодной войны». За всем этим, по-моему, скрывалась наивная вера, что Запад поможет Горбачеву в условиях кризиса в Советском Союзе удержаться у власти».