Книга Живописец теней - Карл-Йоганн Вальгрен

Он выложил все это Георгу, но тот остался непреклонным:

– Если деньги целы, вышлешь мне половину, а я иду в Берлин. Это мой город. У меня его отняли, но он опять будет моим. К тому же у нас полно фунтов, Виктор, не забудь!

Впрочем, они не знали, удастся ли им пустить в дело фальшивые английские деньги. Может быть, все уже известно? Союзники, наверное, освободили лагерь и поняли, что там происходило…

Они заснули и проснулись уже после полудня. Опять похолодало, они никак не могли согреться. Мы и в самом деле как братья, подумал Виктор, братья, с корнями вросшие в роли, назначенные нам с рождения. Это спасало нас не раз, но теперь мы расходимся в разные стороны.

Четверо суток продолжалось одно и то же – ночью они шли, а днем прятались и отсыпались. Ели, что найдется на поле. Когда закончились третьи сутки без стрельбы, они поняли, что на земле наступил мир. Утром 11 мая 1945 года они решили больше не прятаться и к ночи дошли до Ганновера.

Виктору потребовалась еще неделя, чтобы преодолеть сто километров до Гамбурга. Дороги были забиты беженцами. Изголодавшиеся быки тянули телеги с домашним скарбом, по обочинам сидели бездомные и выселенные. Американские машины, непрерывно сигналя, пробирались сквозь беспорядочные толпы людей. На развалинах и стенах домов он видел тысячи записок – люди искали своих близких.

Они расстались с Георгом, и было совершенно неизвестно, увидятся ли они когда-нибудь еще.

За десять фунтов его пустили в телегу, направляющуюся в Альтону. Дважды их останавливали военные полицейские, но, завидев лагерную робу Виктора, пропускали, махнув рукой. Несколько раз они разминулись с колоннами военнопленных – немецких парней его возраста гнали в лагеря для интернированных.

Гамбург превратился в груды руин. Горные цепи битого кирпича, кровельного железа и обугленных досок громоздились на улицах. Искореженные до неузнаваемости стальные скелеты домов… География города перестала существовать. Наступил час ноль немецкой истории, как потом, подражая друг другу, назовут эти дни хроникеры. Это была не просто капитуляция, в войне уничтожена вся немецкая цивилизация, а руины стали символами унижения нации. Все, что видел Виктор, только укрепляло его в решимости покинуть страну. У него здесь не было будущего. Ни семьи, ни друзей… Кроме Георга, выбравшего другой путь, он не знал никого. Он уже начал привыкать к мысли, что они расстались навсегда. Как ни странно, сознание этого факта приносило ему облегчение – слишком тесно был связан Георг со всеми событиями последних лет.

Но добраться до Швеции оказалось куда труднее, чем он предполагал. У него не было никаких бумаг из лагеря в Хавеланде, которые могли бы подтвердить его статус узника нацизма. Работа была настолько секретной, что их даже не регистрировали в лагерных журналах. На довоенном еще месте встреч около Реепербан поговаривали, что с гомосексуалами из лагерей особо не церемонятся. Они не могут рассчитывать на помощь, их даже не признают жертвами нацизма. Наоборот – все шло к тому, что новое правительство оставит гомофобные законы рейха в силе.

На поддельные фунты он купил справку, удостоверяющую, что он, Виктор Фюманн, 1921 года рождения, по политическим мотивам был заключен в концлагерь Нойенгамме. Он не знал и не хотел знать, что случилось с человеком, давшим ему свое имя. Теперь у него было право на продуктовый пакет на британской армейской базе и особые продуктовые карточки гражданского управления.

Но этой справки было недостаточно. Ему нужна была история повесомее.

Прошло несколько недель, прежде чем удалось раздобыть на черной бирже паспорт беженца. За это пришлось отдать половину запаса фунтовых банкнот. Паспорт был выдан шведским Красным Крестом норвежскому партизану, чья судьба была неизвестна. Он изменил паспортные данные – бритвой счистил фамилию норвежца и вписал свою – Виктор Кунцельманн. Вклеил фотографию и, раздобыв водостойкую тушь, подделал печать. Он хотел начать новую жизнь под своим именем – должно же быть зерно правды в постоянной лжи, должно же найтись место для его подлинного «я» в этом многолетнем хаосе жульничества и обмана… Он начнет новую жизнь в новой стране, но для того, чтобы это сделать, ему надо на что-то опереться.

За неделю перед отъездом он окончательно скомпоновал свою биографию. Случайно ему попала в руки военная справка, выданная офицеру связи британского флота, находившемуся в немецком плену с 1943 года. Он купил эту справку у бывшего полицейского, служившего в охране лагеря для военнопленных. Его немного удивило, что он так легко договаривается о чем-то с человеком, который совсем недавно мог бы стать его палачом. Ему очень бы хотелось почувствовать ненависть, но этот человек не вызывал у него вообще никаких эмоций. Он был его ровесником, одет в штатское, правая рука ампутирована до локтя – ранение на Восточном фронте… и он, как и Виктор, жил по поддельным документам. Они договорились, что тот предоставит Виктору заверенный, но не заполненный бланк регистрации военнопленных, а Виктор заполнит его сам. Позже, в пятидесятые годы, он для надежности сделает фотомонтаж, где он в форме стоит на борту английского «морского охотника». В Швеции, он знал это наверняка, никто не сможет проверить эти данные.

Двадцать первого июня он прибыл шведским грузовым кораблем в Мальмё. Пассажиры были главным образом беженцы без гражданства. Виктор никогда не мог забыть момент, когда они швартовались у причала в Лимхамне. Стояла великолепная погода, в воздухе реяли желто-голубые флаги. Свет в этой северной стране был совершенно необычен – тонкий, словно разведенный растворителем.

На пристани ждала делегация Красного Креста. Их зарегистрировали в конторе и направили в близлежащую школу на врачебный осмотр.

Он рассказал чиновнику иммиграционного ведомства, что покинул Германию по политическим соображениям еще до начала войны и завербовался в английский флот. Потом был взят в плен и попал в немецкий лагерь для военнопленных. Чисто юридически он не был ни немцем, ни англичанином. Он был дезертиром и военнопленным в одном лице. С моральной точки зрения к нему было не придраться, поскольку он принадлежал победившей стороне. Он прекрасно понимал, что в нормальных условиях и при отсутствии каких-либо связей его затея почти безнадежна, но сейчас, в послевоенном хаосе, с поддельными документами и биографией, чьи нити навсегда затерялись в чудовищном клубке войны, который никогда и никому не удастся распутать… в таком хаосе чудеса происходили на каждом шагу… Через полгода он получил вид на жительство, а еще через год стал гражданином Швеции.

3

Виктор и Виктор… Два Виктора – так думал шестьдесят лет спустя Иоаким, сидя в кресле у психотерапевта на Нарвавеген и глядя в окно на гранитную часовню церкви Святого Оскара. Цепь ассоциаций, приведшая его к этому глубокомысленному заключению, была гораздо сложней, чем могла показаться на первый взгляд, и к отцу его имела лишь косвенное отношение. В эту цепь входили, как ни странно, «соленые крендели», «крашеная восточноевропейская блондинка» и даже «острое отравление диоксинами, но, скорее всего, тяжелый алкоголизм». Один Виктор выиграл, другой проиграл, констатировал он, сгибая и разгибая пальцы ног в войлочных тапках, которые, как всегда, предложил ему психотерапевт, и оба носят то же имя, что и мой непогрешимый папаша, который невидимым катализатором наверняка присутствует в этой цепочке. Один Виктор, Ющенко, хороший, а его противник, другой Виктор, Янукович, – лузер, жулик, шпион и обманщик. Этот последний, судя по всему, был похож на самого Иоакима во всем своем ничтожестве. Надо сказать, что ни один из вышеприведенных выводов ни за что не пришел бы ему в голову (и уж точно не запомнил бы он замысловатые фамилии антагонистов), если бы не некая Юлия Тимошенко. Он видел ее накануне в вечернем выпуске новостей о беспокойных выборах в Киеве, и эта дама вызвала у него живейший сексуальный интерес.