Книга Казаки на персидском фронте (1915–1918) - Алексей Емельянов

Течет по коридорам людской поток. Под низкими сводами рынка тысячи разнообразных звуков кипучего дня – человеческих голосов и шагов, орудий производства, передвигаемых товаров – образуют одномерный несмолкаемый гул. Гудит огромный человеческий улей. Звонят колокольчики. Караван безобразных верблюдов длинной лентой тянется мимо нас. Мы прижаты к случайному прилавку и терпеливо ждем. Когда же кончится караван? Верблюды идут и идут. В седлах горбов – огромные тюки товаров. Из России? Из Англии? Неведомо откуда. Издалека.

Базар живет. Базар – живая мозаика.

Драгоценные камни, расписная посуда. Ковры, многоцветные ткани. Какое разнообразие красок. Как ярко кругом и как каждая вещь здесь кричит о себе.

* * *

Из торговых рядов от центра мы часами идем, углубляясь в коридоры, и попадаем в ряды ремесленников – плотников, столяров, бондарей, сапожников, жестянщиков, кузнецов…

Здесь краски бледнее, но работа кипит, и вас оглушает шум и стук тысячи молотков, молоточков, стамесок, долот, рубанков, фуганков и пил.

Широкие коридоры базара живут кипучей жизнью, ибо здесь сосредоточена обрабатывающая промышленность столицы.

Уже встречаются открытые коридоры. Без крыш. Дворы с хлопком, ватой, сеном, саманом, дровами, деревянным углем, железом. Громоздкие товары занимают много места на окраинах базара. Они располагаются за пределами крытого рынка в прилегающих к нему улицах, уличках и переулках.

Многокрасочный, яркий базар Тегерана не криклив. Здесь нет истерических многоголосых криков торговцев Стамбула и Галаты. В Константинополе – бестолковый, безобразный и нарочитый крик на базаре. Он поражает только первое время, и уже через полчаса оглушает, утомляет и раздражает. На тегеранском базаре, как и на всех персидских, нет суеты, бестолковой сутолоки и истерических криков. Базар живет спокойной деловой жизнью. В меру говорят, в меру предлагают, в меру и движутся.

* * *

В лабиринтах базаров, на открытых площадях, на торговых улицах много мелочных торговцев. Рядом с хорошими лавками пристроились жалкие старьевщики, торгующие мелкими вещами домашнего обихода. Располагается такой «купец» обыкновенно на земле, скрестив ноги, с неизменным чубуком в зубах, а перед ним на старом мешке или грязной тряпке его товар. Здесь – поломанные замки, связки старых ключей, пустые пузырьки и баночки, битая посуда, пара четок, несколько старых пуговиц. Всего товару меньше, чем на рубль, – на несколько кранов. Около такого продавца иногда и покупатели. Стоят, подолгу смотрят и уходят дальше. Нет для перса лучшей профессии, чем торговля; нет большего удовольствия, чем торговать. Мечта перса-бедняка – добыть несколько туманов и торговать. Жадности к барышам нет. Важно сознание: ты собственник, у тебя есть свое собственное дело и место в городе. Прибыль мала – неважно. Кусок лаваша и сыра стоит несколько шай[44], и на пропитание выручить за двенадцать часов работы – неподвижного сидения, – всегда можно.

* * *

От площади Топ-Хане, по дороге к базару, недалеко от главного входа, у магазинов – пустынно. А под деревьями, недалеко, толпа: человек пятнадцать, двадцать. Фокусник со змеями. Он в центре толпы – худой, длинный, в старом желтом аба. У него изможденное лицо, а на щеке шрам – салек.

Есть болезнь в Персии – салек или салак. На лице появляется прыщ, затем образуется язва, гноится. Вылечить невозможно. Лекарства не действуют. Врачи, все равно персы или европейцы, бессильны. Болезнь продолжается год, рана зарубцовывается, и на всю жизнь остается безобразный шрам. Причина болезни неизвестна. Врачи говорят разное – от воды, загрязненной каким-то микробом, от укусов особенных комаров. Предполагают также, что зараза передается от собак.

Болезнь – местная. На Востоке – в Средней Азии, на Кавказе, много таких мест, где салек, пендинка или годовик – все одно и то же, оставляет на лице человека неизгладимую печать. В Тегеране особенно много больных салеком.

У ног фокусника пустой ящик, а в руках он держит большую серую змею. Она как-то беспомощно повисла на руке, и только небольшое покачивание выдает, что она жива. Другая змея – кольцом вокруг шеи, головой вниз. Это – страшные змеи серых плато Курдистана. Их укусы смертельны. Они обезврежены; у них вырвали жало. Фокусник что-то говорит горловой скороговоркой; перебросил змею из одной руки в другую. Она стала как палка, застыла в руке. По приказу укротителя, медленно изгибаясь, поползла по руке к шее, где висела другая змея.

Что-то бормочет опять фокусник, и с шеи спиралью по руке, затем по ноге сползла к земле и сама забралась в ящик. Другая последовала за ней. Представление кончилось. Ни один из персов не дал фокуснику ни гроша…

* * *

У выхода на площадь Топ-Хане другая толпа, побольше первой. Здесь, в центре дервиш. Большого роста – в роскошном, зеленом аба. Он – яркое пятно в толпе. У него большая черная борода, красивые темные глаза, орлиный нос, бледно-матовый цвет лица. Он говорит громко, медленно, и по выражению слушателей видно, что интересно. Но что – мы не понимаем. Заметив в толпе нас, он поклонился. Продолжал говорить. В руках у него коричневый резной кяш-гуль и цветок.

Кяш-гуль – это сосуд из тыквы; твердый как железо, почкообразный, на цепочке. Он испещрен рисунками и надписями. Здесь и фигура перса с двумя кинжалами в руках, и медведь, и быстроногий олень, и пантера, и заяц… Цветы, девятиконечная звезда с полумесяцем, птичий клюв, какая-то голова.

Обыкновенно дервиши – бедняки, подвижники, аскеты. Это наши странствующие монахи. Из города в город и из села в село они должны нести правоверным слово Аллаха, указывать пути благочестия и своим подвигом подавать пример.

В Персии, в стране вьючного транспорта и средневекового уклада, бродячий дервиш играет большую роль. Он много видел, много знает. Он и лекарь, и знахарь, и проповедник, и телеграф.

Это дервиш приносит толпе политическую сенсацию и разукрашивает ее, как хочет!

Это он создает настроение толпы и становится ее вождем! Его оружие – слово и слепая вера толпы. Его сила – в живой готовности живущих в неведении масс уверовать в новость, слово, сан говорящего…

Его успех почти всегда предопределен, ибо сеет он на почве подготовленной…

Дервиш, собравший толпу на Топ-Хане, – необыкновенный дервиш. Это не бессребреник, что ходит по выжженным солнцем дорогам из села в село, в рубище, с кяш-гулем в руках и славит Аллаха.

Это богач – барин в роскошных одеждах, а слово его – орудие в политической борьбе. Это один из тех влиятельных дервишей, которые еще до прихода русских войск в Персию возбуждали мусульман против христиан и призывали к священной войне.

* * *

Мы получили приглашение на гимнастические упражнения. В Тегеране гостит наш знакомый – красавец Мехти – атлет, искусный повар и печатник. Это он – мастер печь пироги, из которых, как в сказке, вылетает птица.

Мехти – первоклассный механик. Единственный в Казвине в типографии местной газеты. Уезжает Мехти или занят другим делом – город без газеты. Все, что делал Мехти, – превосходно, а потому интересно посмотреть на невиданную нами персидскую гимнастику.