Книга Черноморский набат - Владимир Шигин

Рядом со своими палатками светлейший велел расположить любимых бугских егерей генерал-майора Голенищева-Кутузова.

Сразу же по прибытии к Очакову князь немедленно сделал рекогносцировку и приказал истребить остатки турецкой флотилии, стоявшей под крепостью, что и было исполнено, как мы уже знаем, 1 июля с полным успехом. В тот же день армия обложила крепость, расположившись от нее верстах в пяти, дугою, причем правый фланг примыкал к Черному морю, а левый – к Очаковскому лиману. Правым крылом командовал генерал Меллер, центром – князь Репнин, левым крылом Суворов, призванный сюда из-под Кинбурна со своим любимым Фанагорийским полком. Началось и активное строительство осадных батарей.

Строил их инженер-полковник Николай Корсаков, женатый на сестре Мордвинова. За плечами опытного инженера была набережная реки Фонтанки в Петербурге, строительство Херсона и укрепление Кинбурнской крепости. Суворов относился к инженеру с большим почтением, так как всегда ценил острый ум и большие знания.

Дружбу Корсаков водил с полковником Самойлой Бентаном. Ныне личность Бентана у нас мало кто помнит – и зря! Этот английский инженер был одним из самых выдающихся изобретателей XVIII века. Что и говорить, под Очаковым были собраны люди выдающиеся!

3 июля Потемкин получил письмо от Екатерины. После разных подробностей о войне со Швецией императрица вопрошала: «Что делает Очаковская осада?»

Вместе с письмом князь получил от нее и подарки за победу в лимане: «большое золотое блюдо с надписью и на нем шпагу богатую с лаврами и надписью», кроме того ему было дозволено иметь штат «генерал-фельдмаршальский от флота Черноморского».

«Помоги тебе сам Творец во взятии Очакова, – снова напомнила князю о его долге Екатерина в следующем письме от 28 июля. – Паче всего старайся сберечь людей; лучше иметь терпение поболее».

14 августа она писала: «…Я же вижу, что ваше теперешнее состояние под Очаковом весьма заботливо и труднее, нежели я себе представляла, и так все беспокойства ваши мне теперь чувствительнее, нежели дурацкая шведская война» и проч. К этому прибавлено: «Пожалуй, повадься писать чаще, а то до мира не доживу».

31 августа снова советовала: «Я жалею весьма, что ты столь много обеспокоен очаковскою осадою; терпением все преодолевается; лучше тише, но здорово, нежели скоро, но подвергаться опасности, либо потере многолюдной».

Вскоре после прибытия к Очакову, желая присутствовать при военных опытах, Потемкин едва не погиб от случайного взрыва. Спустя несколько дней светлейший отправился на катере на рекогносцировку между Кинбурном и Очаковым, причем без всякого сопровождения. Разглядев в зрительные трубы, что в катере под их крепостными стенами разъезжают какие-то важные персона, турки вначале палили по катеру из пушек, а затем попытались его перехватить канонерскими лодками. Сохранив хладнокровие, Потемкин едва успел уйти под защиту наших береговых батарей.

– А хорошо мы покатались! – весело говорил он бледным генералам. – Морские поездки вообще полезны для здоровья!

– Особенно под турецкими ядрами! – грустно заметил генерал Синельников.

Генералу Синельникову не повезет. Когда спустя несколько дней Потемкин снова отправится на рекогносцировку под очаковские стены, как всегда в пышных одеждах и увешанный звездами, турки накроют его свиту пушечным огнем. Ядром Синельникову оторвет ногу и через несколько дней он умрет. Но любви светлейшего к опасным рекогносцировкам это нисколько не убавит.

Между делом князь в минуты отдохновения любил заниматься литературными трудами, писал мадригалы дамам и переводил церковную историю аббата Флери, слушал музыку заводил новые романы и устраивал пиры. На главной квартире всегда было шумно. Туда-сюда сновали всевозможные сановники, иностранные дипломаты, авантюристы.

При этом Потемкина сильно тревожили нарочно распущенные турками слухи о минах, якобы заложенных на подступах к крепости французскими инженерами, и он поджидал из Парижа подробный план крепости со всеми минными галереями, не жалея на его покупку золота.

Первое время светлейший был уверен, что после нашей победы в лимане крепость быстро сдастся на капитуляцию. Однако турки сдаваться не собирались. Постепенно Потемкин стал хандрить, сделался угрюм, скучен, капризен, называя Очаков «проклятою крепостью».

Впрочем, солдаты Потемкина любили. Он часто шутил с ними, приезжал в траншеи просто поговорить, а однажды вставшим пред ним солдатам сказал:

– Слушайте, ребята, приказываю вам однажды навсегда, чтобы вы передо мною не вставали, а от турецких ядер не ложились на землю!

Уже в июле месяце Потемкин жаловался принцу де Линю:

– Этот поганый город мне надоедает.

На что де Линь отвечал:

– Он еще более надоест вам, если вы не возьметесь за дело как следует. Сделайте фальшивую атаку с одной стороны, а с другой берите ретраншементы штурмом, и крепость будет ваша.

Потемкин огорчался этим ответом и, в свою очередь, язвил:

– Овладеть Очаковом мудренее, чем турецкою крепостицей Шабац, занятою вашим императором Иосифом!

Тогда уже обиделся де Линь:

– О подвигах императора Иосифа следует говорить с большим уважением, так как император сам при этом случае выказал необыкновенное мужество, подвергая себя большой опасности!

На следующий день во время рекогносцировки подъехал довольно близко к ретраншементам, где был осыпан градом пуль и ядер.

– Спросите принца де Линя! – сказал он находившемуся при нем графу Браницкому. – Был ли император при Шабаце храбрее меня?

Командующий Украинской армией генерал-фельдмаршал Румянцев в те дни язвительно называл осаду Очакова осадой Трои, которая, как известно, длилась без малого десять лет.

Сам граф Румянцев свою задачу исполнил блестяще: с малыми силами не допустил турецких подкреплений ни к Очакову, ни к Хотину. Историк А. Петрушевский с горечью писал о прозябании знаменитого полководца на той войне: «Этот военачальник (Румяннцев. – В.Ш.), бесспорно самый даровитый из главных деятелей тогдашней войны, представлял собою мертвый капитал, который не умели или не хотели употребить производительно».

* * *

А вскоре произошло и столкновение светлейшего с Суворовым. Генерал-аншеф в это время был недоволен нежеланием фельдмаршала брать Очаков штурмом и не смог удержаться от сарказма.

– Не такими способами бивали мы поляков и турок, – говорил он в близком кругу. – Одним гляденьем крепости не возьмешь. Послушались бы меня – давно Очаков был бы в наших руках.

Потемкину, разумеется, об этих разговорах доносили.

Однажды между фельдмаршалом и генерал-аншефом вспыхнул спор. Суворов горячился:

– Надлежит крепость настойчивее бомбардировать, делать бреши в стены, а потом на штурм и в штыки!

Потемкин с досадою воскликнул:

– Ты все себе хочешь заграбить!