Книга Жизнью смерть поправ - Геннадий Ананьев

А взять огненные снаряды Коковницына… Дорогими показались они в производстве, а что получилось? Выкрав секрет, японский флот снарядами Коковницына пожег десятки наших боевых кораблей в Цусимском проливе. Или десантный катер на воздушной подушке? В 1937 году он продемонстрировал невиданные для того времени результаты. И – точка. А сколько героев-десантников остались бы живы, особенно при высадке на Сахалине и Курилах?

Много подобных примеров, о которых могут поведать архивные документы, а на их основе честные журналисты и историки…

Но хватит. Возвращаемся к нашему повествованию.

Без проволочек разъехались офицеры по заставам, и началась капитальная проверка, почище инспекторской, начались индивидуальные беседы, проходили собрания контрактников. Много советов, не меньше дельных предложений, суть которых, если обобщить, сводилась к одному: ветерана, награжденного двумя солдатскими орденами Славы, нужно приголубить, но не следует забывать и о других ветеранах пограничных войск. Хотя бы тех, кто живет в зоне ответственности управления.

С трудом (почти все достойны!) определили победителей и тут же избрали делегатов для приглашения ветерана.

Не уазик за ним приехал, а просторный внедорожник, потому ехали Илья Петрович с Марфой не очень утомляясь, хотя путь и занял несколько часов. Но все равно встретивший их начальник заставы отвел гостей в свободную квартиру в офицерском доме. Спросил без всякого этикета:

– Пары часов хватит для отдыха?

– Мы не очень устали, – ответил Илья Петрович. – Хоть сейчас готовы влиться в ваш распорядок дня.

– Тогда так… Через час – ко мне. Обед. Затем – знакомство с заставой. Все покажем. Познакомитесь почти со всеми контрактниками, а вот торжественная встреча и наша клятва завтра. В сельском клубе. Так попросили сельчане, и мы не отказали. Слово за вами.

– Илья Петрович и я хвостиком за ним, как телята. Куда поведете, туда и пойдем, – рассмеялась Марфа.

Начальник заставы капитан Ильин улыбнулся:

– Вы – самые почетные гости, какие гостили на заставе. Ваше желание – для нас закон.

– А можно, Григорий Самойлович, без пафоса? Проще – лучше. Уютней, если как добрые друзья.

– Так и будет. У нас единая пограничная семья, а вы наш отец. – И добавил после малой паузы: – И наша мама.

Знакомство с контрактниками, разговоры… Откровенные. И о добром, и о проблемах. Уютно Илье Петровичу и Марфе. И беды былые будто с плеч свалились. Но не молодые у них уже сердца. Ох, как не молодые! Трудна борьба со злом, не менее труден, хотя и приятен, груз почтения. Да и думки не настраивают на безмятежный лад: встреча предстоит многолюдная, будут на ней и ветераны войны, а значит, фальшь, даже случайную, заметят сразу…

Вроде бы тянуче ползло время, но наступил час, когда они вошли в зал, зашедшийся аплодисментами. Они не затихали, пока гости поднимались на сцену, где стоял стол, а рядом трибуна с микрофоном.

Командир заставы предложил:

– Давайте побережем ладони (в зале вновь захлопали), послушаем нашего гостя, героя-пограничника, узнаем, какое решение приняла застава, а уж тогда отведем душу.

Как только Илья Петрович подошел к трибуне, зал замер. Стало тихо-тихо. Молчал и он – в ушах звучал голос командира роты разведки после того, как тяжелораненого взводного проводили в госпиталь:

– Принимай, старший сержант, взвод. Ночью форсируем Шпрее. Последний бой. Проведем его с честью.

Несколько часов до начала форсирования. Несколько часов до последнего боя. Мысли вихрятся. Вцепились слова из казачьей песни: «У нас дома детей мал-мала, да и просто хотелось пожить». Дом в деревне, жена, улыбавшаяся сквозь слезы и прижимавшаяся так, словно прощалась навек. Сынишка, прилипший к боку, а поодаль – Марфа. Словно клуша, в бочке выкупанная, чтоб не просилась высиживать яйца. И удивительно, она сейчас виделась Илье более отчетливо, чем жена. Отмахивался он от наваждения, воображал, какой горячей будет встреча с женой и сыном, когда после Победы они встретятся. Но нужно дожить. Уцелеть в последнем бою!

Все эти переживания не мешали старшему сержанту сосредоточенно изучать вражеский берег в зоне форсирования их полка. Но ничего, однако, толкового не вырисовывалось. До темноты, когда фрицы принялись пускать в небо осветительные ракеты. И тут пришло решение. Дело в том, что левее, в полутора сотнях метров от намеченного для полка участка форсирования, небольшой участок берега не пускал ракет.

«Что? Силенок не хватило? Но во второй половине ночи они заткнут дырку. Как пить дать – заткнут».

К ротному! Спешить нужно. Тайком переплыть, замотав уключины да еще и смочив их водой.

Загорелся командир роты разведки – и к командиру полка. Тот – к комдиву. И этот не стал долго затылок чесать, только твердо сказал, что штабу нужно будет сделать поправки в план наступления и перетасовать силы. Чтобы никакой неурядицы не случилось. Если, мол, взвод разведки сможет удержаться не менее получаса, тогда – вперед…

Зал затаил дыхание, а Илья Петрович никак не мог вернуться в реальность. Но вот наконец отер ладонью лоб и заговорил. Не с того начал, что приготовил загодя:

– Если кто из фронтовиков говорит, что он ничего не боялся, не верьте ему. Боялись мы. Очень. О жизни думали. А вот во время боя, тут – иное дело. Обо всем забываешь. Были, конечно, совершенные трусы, и что поразительно, они погибали первыми.

Я собирался вам рассказать про боевые действия, за которые был награжден вторым орденом Славы. Признаюсь: очень хотел остаться живым в последнем, решающем бою, а предложил, можно сказать, маневр, который был очень рискованным. На берегу Шпрее наш полк, да и вся дивизия остановились, готовясь к форсированию. С рассветом оно планировалось, а я, временно принявший под начало взвод разведки, определил место, где окопы немцами не заняты. Ограничены, конечно, у фрицев были резервы, но долго эта прореха не могла быть незаполненной. Комдив предупредил, что добрых полчаса придется, захвативши плацдарм, его удерживать силами взвода, пока штаб перегруппирует силы. Это, конечно, понятно, чтобы все шло по единому плану, иначе может случиться путаница и лишние потери личного состава…

Илья Петрович вновь замолчал, думая, как бы более доходчиво и в то же время просто рассказать о том, что тогда чувствовал. Приукрасить или – начистоту? Решил не фальшивить. Он хорошо помнил и слова комдива, и то сомнение, которое невольно вкралось в душу. Поправил седую свою шевелюру и продолжил:

– Комдив сказал, что никто не осудит меня, если я откажусь от предложенного, ибо взвод окажется в очень сложном положении. Екнуло тогда у меня сердце. На смерть практически сам себя посылаю, еще и о своих подчиненных на смерть веду. Имею ли я такое право? Победив, нужно остаться живыми, чтобы разрушенные города и села восстанавливать было кому. Вредная мысль, что и говорить, но отбросил я усилием воли все сомнения. Суждено жить – буду жить, а если смерть на роду, то не как у премудрого пескаря. А за Родину.