Книга Железная хватка - Чарльз Портис

Сюжет «Верной закалки» несложен и по-своему прозрачен, совсем как в каком-нибудь «Кентерберийском рассказе». Первый же абзац элегантно и экономно задает исходные условия романа:

Кое-кто не шибко поверит, что в четырнадцать лет девочка уйдет из дому и посреди зимы отправится мстить за отца, но было время — такое случалось, хотя не скажу, что каждый день. А мне исполнилось четырнадцать, когда трус, известный под именем Том Чейни, застрелил моего отца в Форт-Смите, Арканзас, — отнял у него и жизнь, и лошадь, и 150 долларов наличными, да еще два куска золота из Калифорнии, что отец носил в поясе брюк.

Рассказчица — Мэтти Росс из округа Йелл, что возле Дарданелла, штат Арканзас, время действия — 1870-е годы, вскоре после окончания Гражданской войны. Она оставляет дома скорбящую мать и младших брата с сестрой и отправляется на поиски Тома Чейни, который убил ее отца.

Том Чейни говорил, что он из Луизианы. Сам-то недомерок, а лицо злое. Но про лицо я потом еще скажу.

Но Чейни вступил в банду разбойников, где главарем Счастливчик Нед Пеппер, и уехал на Индейскую территорию, подпадающую под юрисдикцию судебных исполнителей США. Мэтти хочет, чтобы кто-нибудь за ним отправился; причем ей нужен такой человек, который сперва станет стрелять, а уж потом задавать вопросы. Поэтому она выясняет у шерифа, кто в Форт-Смите лучший исполнитель:

Шериф на минутку задумался. Потом говорит:

— Такое предложение нужно хорошенько взвесить. Их под две сотни. Сдается мне, лучший следопыт — Уильям Уотерз. Наполовину он команчи, и когда по следу идет, на него стоит посмотреть. А самый гнусный — Кочет Когбёрн. Без жалости человек, двойной жесткости, о страхе даже думать не умеет. Но прикладывается. А вот Л. Т. Куинн — он своих пойманных доставляет живьем. Может время от времени кого-нибудь упустить, но верит, что даже с худшим негодяем полагается обходиться по-честному. Да и потом, за покойников суд не платит. Куинн — хороший служитель правопорядка, а кроме того — и проповедник без сана. Улики подкладывать не станет, пленного не обидит. Как стрела прямой. Да, я бы решил, что Куинн — лучший, кто у них есть.

Я спрашиваю:

— А где мне этого Кочета найти?

Любители кино вспомнят стареющего Джона Уэйна, знаменитого своей ролью Кочета Когбёрна в экранизации, однако в романе Кочет несколько моложе — там ему под пятьдесят: толстый одноглазый персонаж с моржовыми усами, он не моется, страдает от малярии и по большей части пьян. Он ветеран Армии Конфедерации, точнее — кровавой пограничной шайки Уильяма Кларка Куонтрилла, вошедшей в историю Америки из-за бойни, которую они устроили в Лоренсе, штат Канзас, а также из-за того, что в этом отряде началась карьера совсем молодых Фрэнка и Джесси Джеймсов. Мэтти загоняет Кочета в угол в его убогой съемной комнатенке за китайской бакалейной лавкой. «Дай им волю, мужчины станут жить, что твои козлы», — неодобрительно замечает девочка, а исполнителю вполне довольно и ее денег: он поедет за убийцей ее отца, но саму Мэтти брать с собой не намерен.

Кочет сел на кровати.

— Погоди, — сказал он. — Постой-ка. Ты никуда не едешь.

— Это входит в уговор, — сказала я.

— Не получится.

— Это вдруг почему? Вы меня сильно недооценили, коли думаете, будто я такая дурочка — отдам вам сотню долларов и вслед помашу. Нет, я сама прослежу за этим делом.

Но за Томом Чейни охотится не только Мэтти — его также ищет тщеславный красавчик по фамилии Лабёф, техасский рейнджер: он идет по следу Чейни через несколько штатов. Лабёф (который произносит свою фамилию «как-то вроде „Лябиф“, но писал скорее так» и подозрительно кичится собственной принадлежностью к рейнджерам) хочет ехать за Чейни вместе с Кочетом, доставить убийцу живым и получить награду. Но и этот пижон с «большими зверскими шпорами» и «техасской амуницией» заинтересован не более Кочета в том, чтобы четырнадцатилетняя девочка тащилась с ними охотиться на человека; более того, в намерения Лабёфа входит доставить Чейни в Техас, где того разыскивают за убийство сенатора после ссоры из-за охотничьей собаки. Этому его плану Мэтти горячо противится:

— Хо-хо, — говорит Лабёф. — Разницы ж нет, где он в петле болтаться будет, правда?

— Мне — есть. А вам?

— Для меня это солидные деньжата. В Техасе что, виселицы хуже арканзасских?

— Нет. Но вы же сами сказали, там его могут и отпустить. А этот судья свой долг выполнит.

— Если его не повесят, мы его пристрелим. В этом я могу тебе дать честное слово рейнджера.

— Я хочу, чтоб Чейни заплатил за убийство моего отца, а не какой-то техасской охотничьей собаки.

— Не собаки, а сенатора — ну и твоего отца в придачу. В итоге будет равно мертвый, понимаешь, и за все свои преступления разом ответит.

— Нет, не понимаю. Я так на это не смотрю.

Не удивительно, что Кочет и Лабёф сговариваются ускользнуть из Форт-Смита без Мэтти. Но она пускается за ними следом, и как бы ни старались следопыты ускакать, Мэтти стряхнуть с хвоста они не в силах:

Глупый это замысел — гнать лошадей с таким грузом людей и амуниции против мустанга с такой легкой поклажей, как я!

В конце концов, отчаявшись заставить Мэтти повернуть обратно, следопыты ее принимают — сперва со злостью, как хлопотную обузу, затем, неохотно — как талисман и своего рода ровню им, а в итоге, когда она становится с ними в строй и доказывает, на что способна, — как неукротимую и равноправную силу.

Как и «Гекльберри Финн» (или «Ловец на хлебном поле», или даже рассказы о Дживсе и Вустере), «Верная закалка» — монолог, и огромное неизменное удовольствие от голоса Мэтти заставляет читателя вновь и вновь возвращаться к книге. Ни один нынешний писатель американского Юга не улавливает живую южную речь искуснее Портиса; хотя во всех его романах, включая и те, чье действие происходит в наши дни, автор являет нам глубокое понимание региона, в «Верной закалке» также отражены и более изощренные тонкости эпохи. Пережив детское приключение, Мэтти рассказывает свою историю в старости, и Портис выступает таким мастером литературной стилизации, что книга читается скорее как рассказ от первого лица, а не как роман. Это Дикий Запад 1870-х в воспоминаниях старой девы, пропущенный через уравновешенные оттенки сепии начала 1900-х. Тон повествования Мэтти — наивный, назидательный, трезвый, она совершенно не смущается себя, и временами это бывает ненамеренно смешно, почти как у Дэйзи Эшфорд в «Юных визитерах».[98] И, как в «Юных визитерах» — которые восхитительны в немалой степени потому, что самые нелепые викторианские причуды преподносятся в ней как очевидности здравого смысла, — очарование «Верной закалки» происходит в значительной мере из искушенного взгляда Мэтти на американский фронтир. Перестрелки, поножовщины и публичные казни через повешение — все это излагается откровенно и ровно, зачастую — с гораздо меньшей теплотой, нежели предлагали те политические и личные воззрения, от которых Мэтти отталкивается. Она цитирует Писание; она что-то объясняет читателю и дает советы; на ее наблюдения то и дело накладывается декоративная глазурь благочестия воскресной школы. А ее собственный неповторимый голос — резкий, несентиментальный, однако присоленный расхожими банальностями — отзвучивает и в передаваемой ею речи остальных персонажей, как служителей закона, так и изгоев, создавая уникальный комический эффект. Например, когда Кочет сурово упоминает о молодом правонарушителе, которого он доставил живым, дабы тот предстал перед судом: