Книга Шторм на Крите - Сергей и Дина Волсини

Антон Ильич раскрыл сверток. Там были два коврика с корабликами, соединенные друг с другом.

– Ты что? – сказала Юля с удивлением и каким-то беспокойством.

– А что?

– Ты все-таки купил?

– Да.

– Зачем?!

– Тебе же они понравились. Вот, смотри. Разрежем тут, будет у каждого из нас по такому коврику. Или, знаешь что? Лучше не будем разрезать. Зачем? Наоборот, пусть будут два. Вместе. Повесим их на стену. Они будут напоминать нам о том, как мы с тобой тут были.

– Но я не хотела их покупать! – сказала она срывающимся голосом.

– Почему?

– Потому! Не хотела, и все тут. Зачем ты их купил?

Антон Ильич смотрел непонимающе. Юля не шутила.

Она вся изменилась в лице, и ему снова показалось, что она вот-вот заплачет.

– Я думал, они тебе понравились, – растеряно повторил он.

– Мало ли что мне понравилось! Не надо было покупать. Давай пойдем сейчас и вернем их.

– Вернем?

– Да!

– Нет. Зачем? Да и не получится.

– Получится! Пойдем!

Она уже встала.

– Да нет же, подожди. Здесь так не принято. Это же не магазин, это сувенирная лавка.

– Ну и что!

– Не надо, – он остановил ее за руку. – Если тебе не нравится, я оставлю их себе.

– Да зачем они тебе?

– Они мне нравятся.

Он сложил коврики и убрал их подальше. Юля села обратно, но лицо ее было по-прежнему несчастно.

– Пойдем, может, погуляем? – предложил Антон Ильич, чтобы поскорее уйти от опасной темы.

Она замотала головой.

– Посидим еще здесь?

Она кивнула.

– Взять тебе чего-нибудь? Давай чаю попьем, хочешь?

– Нет, я напилась кофе. Больше уже не могу, спасибо.

– А у нас впереди еще ужин, ты не забыла?

Ему не терпелось отвести Юлю в помпезный ресторан, где он ужинал вчера.

Она слабо улыбнулась.

– Может, ресторан перенесем на завтра?

– Ладно. Хочешь, сходим куда-нибудь? На концерт, или вот, – он достал из кармана открытку, – меня тут на спектакль один пригласили.

– Нет, не хочу, – сказала она, не глядя. – Давай просто посидим здесь.

– Конечно, давай.

Антон Ильич был не прочь сидеть здесь хоть до самого утра. Не об этом ли он мечтал еще вчера? И вот Юля здесь, с ним, он держит ее за руку и чувствует себя совершенно счастливым. Антон Ильич улыбнулся. За столиками сидели такие же парочки. Как и они с Юлей, они о чем-то говорили, то шумно спорили, то целовались. Какое счастье, что он привез сюда Юлю! Как хорошо сидеть с ней, смотреть на нее, слушать ее голос, видеть, как она смеется. А впереди у них еще целый вечер, и весь завтрашний день, и… Париж! А потом, потом… Дух захватывало, стоило ему подумать об этом. Он не знал, как определить то, что ждало его в будущем. Совместная жизнь? Семья? Женитьба? Он не произносил про себя этих слов, но смысл их понятен был ему и так. И снова, как утром, сладко щемило на сердце и горячей волной отзывалось где-то внутри.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Юля.

Антон Ильич и впрямь не в силах был скрывать своего счастья.

– Радуюсь, что ты здесь.

Она внимательно посмотрела на него, как будто сомневаясь, говорит ли он правду. Но лицо Антона Ильича сияло как солнце на закате, и невозможно было не поверить ему.

– Я хотела спросить у тебя кое-что.

– Спрашивай, – раскинул он руки, – я весь в твоем распоряжении.

Она задумалась, размышляя, как начать, а потом вдруг махнула рукой:

– Нет, завтра. Лучше завтра поговорим.

Они сидели дотемна. Из окна они видели, как на улице зажглись фонари, и город задвигался, зашевелился. Местные жители высыпали на улицу, встречались друг с другом, обнимались, разговаривали, смеялись. Бегали дети, шумела молодежь. Антон Ильич не обманывал, когда говорил, что будет весело: субботний вечер обещал быть праздничным и людным.

Раздались звуки музыки. На площади появилась процессия. Впереди шел капельмейстер, задавая ритм, за ним барабанщик с барабаном на животе, таким большим, что самого его почти не было видно, за ними оркестр с трубами, флейтами, саксофоном и маленькими барабанами, последним шел трубач с огромной духовой трубой, медной и блестящей как начищенный самовар. Их сопровождала толпа прохожих.

Оркестр остановился на площади перед палаццо, чтобы сыграть несколько мелодий. Зрители выстроились около них полукругом. В конце каждой композиции музыканты зычно и в один голос выкрикивали:

– Оле!

– Оле!! – тут же подхватывала толпа, и раздавались аплодисменты.

Антон Ильич с упоением слушал их бравые мелодии. Положив локти на подоконник и подперев рукой лицо, он блаженно улыбался и покачивал головой в такт музыки. Ему нравились эти музыканты, игравшие задорно, с непритворным энтузиазмом, хулиганисто смешивая классические произведения и джаз. После очередного «Оле!» он тоже закричал со всеми и захлопал в ладоши. Хоть они с Юлей никуда и не пошли, на концерт они все-таки попали – действо разворачивалось прямо перед ними.

Вечер они провели, гуляя по центру. Юля так и не захотела пойти на ужин. Ни кофе, ни мороженого ей тоже не хотелось, и они просто ходили, держась за руки, слушали музыкантов, смотрели на циркачей, заглядывали в витрины магазинов – заходить внутрь Юля тоже не соглашалась, – глядели на людей, на дома вокруг и дышали окружавшим их весельем этого теплого шумного города.

Когда ноги у Антона Ильича уже гудели от усталости, он взмолился и уговорил Юлю зайти куда-нибудь и присесть. Они стали выбирать кафе, отошли чуть в сторону от главных улочек и вдруг вышли к храму. Аккуратное квадратное здание светилось в темноте изнутри. Они присмотрелись – свет лился наружу сквозь голубые витражи. На крыше стоял плоский византийский купол, на нем православный крест. Они подошли поближе. У дверей на ступенях стоял мужчина в черной рясе. Когда он обернулся, они увидели, что это настоящий греческий поп. На груди у него лежала пышная черная борода, под ней тяжелый металлический крест на цепи, на голове высокая шапка с крестом. Вокруг стояли прихожане. Он что-то им говорил.

Напротив на улице стояли столики, и Антон Ильич предложил сесть там. Юля ничего заказывать не стала, а Антон Ильич взял чаю и апельсиновый десерт, рекомендованный официантом, и с наслаждением вытянул ноги.

Здесь было тихо. Прихожане у церкви разошлись, кланяясь и крестясь, поп зашел внутрь, никого больше не было видно. На площадь падали голубые огоньки из витражей, в небе сияли маленькие звездочки.