Книга Отклонение от нормы - Джон Уиндем

– Мне очень жаль, – медленно проговорила она, – но я так и предполагала: мы не сможем ее взять.

– Но это займет совсем немного времени! – с еле сдерживаемым отчаянием проговорил Мишель. – Это ведь недалеко!… Для вашей машины!

Она опять покачала головой.

– Мне очень жаль, – повторила она, – и мы, конечно же, сделали бы это, если бы могли. Тут дело не в нашем желании, а в технике… Поймите, мы и так пролетели гораздо большее расстояние, чем рассчитывали. Нам встречались такие земли, что даже на большой высоте мы не рискнули лететь над ними: нам приходилось огибать их. Да еще грозящая вам опасность заставила нас ускорить полет… – Она запнулась, кажется, раздумывая над тем, сможем ли мы, примитивные в общем-то существа, понять то, что она нам говорит. – Машина, – пояснила она, – расходует при полете топливо. Чем больший груз она поднимает и чем быстрее летит, тем больше топлива она расходует. Сейчас у нас осталось топлива ровно столько, чтобы мы могли долететь до дому… И то, если лететь не слишком быстро и не слишком перегружая машину. Если же мы полетим в Вакнук и приземлимся там, да еще возьмем лишнего пассажира, топливо кончится прежде, чем мы прилетим домой. Это значит, что мы упадем в море и утонем. Вас троих прямо отсюда мы можем довезти, а четверых, да еще плюс лишняя посадка – это нам уже не по силам.

Мы молча выслушали ее. Она обрисовала положение ясно и четко и теперь опять уселась на ложе из веток, обняв колени руками, – неподвижной, словно высеченной из мрамора, статуей в своем сверкающем, белом костюме. В наступившей тишине все мы вдруг заметили, что все вокруг неестественно замерло. Даже листья на деревьях застыли неподвижно. Шок от внезапной догадки вызвал у Розалинды неожиданный всплеск ужаса:

– Они не… не мертвые?! Я не думала… Я не понимаю!…

– Да! – спокойно и просто ответила селандка, – все они мертвы. Пластиковые нити стягиваются, когда высыхают. Те, кто начинает сопротивляться и бороться с ними, скоро выбиваются из сил, теряют сознание… А потом умирают… Но они не испытывают при этом таких страданий, как от ваших кинжалов и стрел.

Розалинду пробрала дрожь. Да и меня тоже. Во всем, что я услышал, было какое-то холодное спокойствие… Смерть, царившая вокруг, была какой-то особенно жуткой… Смерть, не как неизбежный исход сражения или случайность в драке, а… что-то совсем другое. Но больше всего поражало спокойствие селандки. Она не испытывала ни сожаления, ни участия, ее вообще это не трогало: разве только легкое отвращение к не очень-то приятному, но, увы, необходимому действию. Ну, как если бы она морила тараканов… Она моментально уловила наше удивление и с досадой тряхнула головой.

– Убивать всегда неприятно, – сказала она, – неприятно лишать жизни любое живое существо. Но нелепо притворяться, что можно без этого обойтись. Вы ведь едите мясо. Там, где растут овощи, не должны расти цветы – их приходится выпалывать. Целые поколения микробов должны погибать, чтобы мы с вами могли жить. Так устроен мир, с этим ничего не поделаешь. Так же, как мы боремся с микробами, которые мешают нам жить, наш род должен бороться за свое существование с тем родом, который хочет нас уничтожить. А иначе мы бы погибли. Дикари из Джунглей были обречены – для них уже не было будущего. Но и те, кто их обрек на это, тоже были обречены – это лишь вопрос времени. Раньше, давно, они были хозяевами жизни… Древние… Вы о них слышали. А вы слышали когда-нибудь об огромных ящерах? Пришло время, и они были вынуждены уступить место другим видам. Когда-нибудь и нам придется уступить место чему-то новому. И наверно, мы будем бороться с этим новым, так же, как сейчас с нами борются эти «останки» Древнего мира. Но этим сопротивлением мы только заставим их сильнее проявить себя, и когда им это удастся, мы исчезнем точно так же, как сейчас исчезают те, кто лежит на поляне внизу. Они привержены своему виду и не могут вынести нашего существования. Мы привержены нашему и не можем позволить уничтожить себя. Вы еще краем сознания воспринимаете их как своих, как таких же, как и вы, поэтому вам сейчас больно. И поэтому же у них есть огромное преимущество перед вами: им не больно. Они уже почувствовали всю силу опасности, таящейся в вас, почувствовали смертельную угрозу своему виду, своей природе. И они хорошо понимают: чтобы выжить, нужно оградить себя не только от тех, кто «хуже», но и от тех, кто «лучше» их. Я уже говорила вам: главное свойство жизни – смена. Смена и есть эволюция, и мы лишь ступень этой эволюции. Стабильность, по их определению НОРМА, – враг эволюции, а значит, враг и самой жизни, значит, и наш враг тоже. Если вам все еще больно, если вы в глубине души еще считаете их своими, вспомните, что некоторые из них, может, ваши кровные родичи, сделали в своей жизни? Я еще мало знаю о вашем прошлом, но это везде происходит почти одинаково – по одним и тем же законам. И заодно вспомните, что они сделали бы с вами, попадись вы им в руки…

Меня, как и прежде, раздражал ее снисходительный, лекторский тон, но то, что она говорила, дошло до меня… У меня еще не было такого чувства превосходства… Я еще не ощущал себя представителем другого вида (не уверен, что даже сейчас я так себя ощущаю), для меня мы все по-прежнему были всего лишь отклонением от НОРМЫ, несчастной ошибкой природы, но…

Я взглянул на Петру. Ей, как видно, порядком наскучил этот монолог, и она давно уже не слушала селандку, а только внимательно и немножко недоверчиво разглядывала ее… Всплывшие в моей памяти картины заслонили то, что было сейчас у меня перед глазами…

…Лицо тети Харриет под водой с шевелящимися от течения волосами; неясный силуэт Анны – тело, безжизненно свисающее с перекладины; Салли в шоке от того, что на ее глазах сделали с Кэтрин; Софи, превратившаяся в дикарку и валяющаяся в пыли со стрелой в горле…

Такой же могла быть и судьба Петры…

Я присел рядом с ней, обнял ее и прижал к себе.

Все время, пока селандка читала нам «лекцию», Мишель напряженно, с какой-то дикой тоской вглядывался в машину, стоявшую посередине поляны. Минуты две он не отрывал от нее глаз, потом вздохнул и отвернулся.

– Петра, – сказал он, – ты можешь еще раз дотянуться отсюда до Рэйчел? Это мне… очень нужно!

Петра выдала свой обычный оглушающий всплеск и вскоре кивнула.

– Да, она тут. Она хочет знать, что здесь происходит.

– Прежде всего, скажи ей, что мы все живы и с нами все в порядке.

– Она поняла, – сказала Петра.

– Теперь скажи… вот что… Ей нужно потерпеть… дня два-три, пока я не доберусь до дому и… не увезу ее. Можешь передать ей это?

Петра мысленно повторила все, что сказал Мишель (в головах у нас при этом словно били молоты), и принялась ждать ответа.

– Да ну ее, – вдруг сказала она, нахмурившись. – Она опять плачет!… Здорово же любит поплакать эта ваша Рэйчел!… И совсем непонятно почему… Ведь там, ну, сзади… за мыслями она совсем не кажется несчастной. Наоборот, она очень рада…