Книга Горький мед любви - Пьер Лоти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ко мне она относилась с бесконечной нежностью как к единственному другу; в такие минуты она горько оплакивала мой скорый отъезд, а я все еще наивно мечтал навсегда остаться с ней.
Иногда она брала старую Библию, принесенную из Апире, и молилась восторженно и пламенно. Но временами она избегала меня и на устах ее блуждала та же скептическая улыбка, как и в тот вечер, когда мы вернулись из Афареагиту. Ей как будто чудились таинственные образы, и мучили грустные мысли.
Маорийская кровь жгла ее. Днем ее сильно мучила лихорадка, и она была сама не своя. Она оставалась мне верна в том смысле, в каком это понимают таитянки, то есть вела себя сдержанно с молодыми европейцами, но я сильно подозревал, что у нее есть любовники из таитян. Я прощал ей это — она была не виновата, что обладает такой пылкой и страстной натурой. Она не была похожа на чахоточных девушек из Европы: ее талия и шея были округлы и правильны, как у древнегреческой статуи. Между тем легкий характерный кашель, такой же, как у детей королевы, все усиливался, а вокруг глаз появились темные круги. Она была печальным олицетворением Полинезии, которая гаснет, соприкоснувшись с нашей цивилизацией и нашими пороками, и от которой скоро останется одно воспоминание.
Между тем настало время отъезда в Калифорнию, «I te fenua California», как говорила внучка королевы. Это был не окончательный отъезд, на обратном пути мы должны были простоять у этого прекрасного острова еще месяц или два. Вероятно, без надежды на возвращение я тогда не уехал бы: бросить Рарагю было выше моих сил. Накануне отъезда меня стала очень беспокоить мысль о вдове моего брата Руери. Мне было тяжело уезжать, не познакомившись с ней, и я рассказал об этом королеве, прося устроить с ней свидание. Помаре отнеслась к этому с большим участием. «Как, Лоти, — сказала она, — ты хочешь ее видеть? Так Руери говорил тебе о ней? Он, значит, не забыл ее?»
Старая королева предалась печальным воспоминаниям — быть может, о том, кого любила, кто забыл ее, уехал и не вернулся.
Был последний вечер стоянки «Rendeer». По сведениям, наскоро собранным королевой, оказалось, что Таимага уже сутки была в Таити, и начальнику дворцовой стражи было поручено передать ей приказание явиться на закате солнца к судну. В назначенный час мы с Рарагю были на месте. Мы долго ждали, но, как я и предвидел, Таимага не пришла. Безвозвратно улетали минуты нашего последнего вечера. Я ждал с нетерпением и дорого бы дал, чтобы увидеть наконец ту женщину, о которой слышал в детстве и которая была связана с далеким, романтическим образом Руери; но я предчувствовал, что она не явится. Мы спросили о ней у проходящих старух.
— Она на главной улице, — сказали они. — Возьмите с собой вот эту девочку, она ее знает и проводит вас. А после прикажите ей вернуться домой.
На главной улице
По обеим сторонам тянулись китайские лавки, в которых купцы с миндалевидными глазами и длинными косами продавали шумной толпе чай, фрукты и пироги. Под навесами лежали венки из цветов пандануса и тиаре, распространявшие благоухание. Таитяне, напевая, прогуливались взад-вперед. По моде Поднебесной империи лавки были освещены множеством фонариков, развешанных даже в густых ветвях деревьев. Выдался чудесный вечер. В воздухе стоял запах китайского сандала и монои, смешанный с приятным ароматом гардений и апельсиновых деревьев. Было уже поздно, а мы ее еще не нашли — наша маленькая проводница Тегамана, как ни вглядывалась, не видела Таимагу. Даже ее имя было всем незнакомо. Люди принимали нас за сумасшедших. Я не сумел осуществить свою мечту, и с каждой минутой мое отчаяние только усиливалось. После часа поисков маленькая Тегамана вдруг остановилась перед женщиной, сидевшей на земле под большими манговыми деревьями, опустив голову на руки. «Тега (вот она)!», — закричала девочка.
— Ты Таимага? — спросил я, боясь, что она ответит «нет».
— Да, — отвечала она, не пошевельнувшись.
— Таимага, жена Руери?
— Да, — ответила она еще раз, лениво поднимая голову. — Я Таимага, жена Руери, глаза которого спят (mata moe), то есть «который умер».
— А я Лоти, брат Руери. Пойдем в какое-нибудь уединенное место, где можно поговорить.
— Ты… его брат? — спросила она так равнодушно, что я изумился. Я начал сожалеть, что пришел на это пепелище, где встретил только апатию и разочарование. Однако она встала. Я взял ее и Рарагю за руки и вывел их из толпы.
Откровение
В темноте, на уединенной тропинке среди деревьев, Таимага остановилась и села в изнеможении.
— Я устала, — сказала она Рарагю, — скажи ему, чтоб он говорил здесь, дальше я не пойду… Так он его брат?
У меня в голове мелькнула одна мысль.
— У тебя есть дети от Руери? — спросил я.
— Да, — ответила она, с минуту подумав, но все-таки уверенно, — да, двое!
После такого неожиданного признания я долго молчал, испытывая новые невыразимые чувства.
Спустя час мы с Таимагой покинули уже спящий Папеэте. Последний вечер на Таити окончился, и моряки, окруженные толпой веселых женщин, разошлись по хижинам. Земля содрогнулась от страсти, как после большого праздника. Но под влиянием других впечатлений я забыл все, даже Рарагю. Она одна вернулась в хижину и прождала меня в слезах всю последнюю ночь.
Мы с Таимагой быстро шли по берегу моря; лил теплый тропический дождь. Молчаливая Таимага беззаботно мокла в своей тапа из белой кисеи, волочившейся по песку. Стояла тихая ночь, только море с шумом разбивалось о кораллы. Пальмы склоняли свои вершины. В туманном свете луны над синевой Тихого океана едва виднелись утесы острова Моореа.
Я удивлялся, глядя на Таимагу: несмотря на свои тридцать лет, она все еще была красавицей. Ее длинные черные косы падали на белое платье, в венке из роз и листьев пандануса она казалась королевой или богиней.
Я нарочно провел ее мимо старой хижины, скрытой зеленью и вьющимися растениями, где она когда-то жила с моим братом.
— Узнаешь ли ты эту хижину, Таимага? — спросил я.
— Да, — встрепенулась она, — да, это хижина Руери!
Мы отправились в округ Фааа, Таимага собиралась мне показать своего младшего сына, Атарио. Она плохо понимала меня и с насмешливой снисходительностью согласилась это сделать. В этой стране, где нет нищеты и не нужно работать, где каждый найдет себе пристанище и на воде и на суше, а пищу — в лесах, где дети растут как растения там, куда их забросит воля родителей, между родственниками нет такой тесной связи, как в Европе, необходимой для выживания.
Атарио, родившийся после отъезда Руери, жил в округе Фааа; он был усыновлен, по общему обычаю, дальними родственниками матери. Тамари же, старший сын, у которого, по ее словам, были большие глаза Руери (te rae, te mata raahi), жил с ее старой матерью на острове Моореа, далекий силуэт которого виднелся на горизонте.
