Книга Грешная и желанная - Джулия Энн Лонг

– Я все еще сплю? – взбешенный, спросил он. – Обычно этого в нем не бывает. Но если это сон, должен тебя предупредить: он всегда кончается плохо. Для женщин.

И тяжело откинулся на подушки.

Черт побери. Йен прикрыл глаза рукой и безнадежно вздохнул.

Тэнзи соскользнула с кровати, подошла к бюро и с подозрением принюхалась к кувшину. Налила в стакан воды, вернулась обратно и протянула ему.

Йен машинально взял стакан и осушил его.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста.

Он вытер губы тыльной стороной ладони и со звяканьем поставил стакан на прикроватный столик.

– Откуда ты узнала, что я дома?

– Увидела свет.

В голову пришла ужасная мысль.

– Погоди… как ты попала в комнату, Тэнзи?

– У тебя было приоткрыто окно. Совсем чуть-чуть.

– Ок… Господи! Только не говори, что ты перелезла со своего балкона на мой! Скажи, что ты этого не делала!

– Это оказалось легче, чем я думала.

Он открыл рот, но оттуда вырвался только сдавленный писк. Йен попытался снова:

– Ты не можешь такое делать! Матерь Божья. Ты что, хочешь умереть? Ты должна выйти замуж за титул и состояние, помнишь? И жить счастливо до самой смерти. – Слова звучали жалко. – Твое переломанное тело под моим балконом испортит мне утро.

– Шшшш, – успокаивающе сказала она.

Йен закрыл глаза. Теперь, когда у него появился зритель, собственное дыхание казалось ему оглушающим. Он почувствовал, как матрас прогнулся, и открыл один глаз.

Она вытянулась рядом во весь рост, в опасной близости от него, но не прикасаясь. Настолько близко, что он чуял ее сладкий запах. Тэнзи пристраивала голову на вторую подушку.

Затем потянулась и ласково убрала его руку с груди. Медленно, осторожно, нежно, словно вытаскивала яйцо из птичьего гнезда.

– Что ты делаешь, Тэнзи?

– Утешаю тебя.

Он хмыкнул.

Она потянула его руку к себе, продолжая ее осторожно держать. Йен, не сумевший придумать повод, чтобы вырвать руку, позволил ей это.

Они лежали бок о бок, оба на спине, молча.

– Я тоже не могла заснуть, – сказала она в полной тишине.

Йен еще раз безрадостно хохотнул.

– Дурные сны?

– Иногда. А еще хорошие, только очень беспокойные сны о мужчине в соседней комнате.

Он слабо улыбнулся.

– Тэнзи.

Он почти услышал ее улыбку.

Они снова замолчали.

– Йен?

– Ммм?

– Что тебе снилось?

Он замер.

Дело в том, что Йен не рассказывал этого ни единой душе. О, историю, стоящую за этим сном, он рассказывал. Она была одной из тех военных историй, которыми мужчины делятся друг с другом. Но никогда не признавался, что это преследует его в снах.

И пока он молча сидел и ждал, только потрескивание огня нарушало тишину, а один раз в камине прогорело и упало полено.

– Ты слышала, как я разговаривал во сне?

Он всегда хотел это знать. И всегда боялся ответа.

– Это было похоже на «Юстина».

Ах, черт возьми!

Йен длинно, обреченно вздохнул и провел рукой по лицу:

– Лучше бы ты этого не слышала. Ты что, шпионишь за мной, Тэнзи?

Впрочем, Йен понимал, что любое проявление негодования с его стороны будет лицемерием, ведь сам-то он тоже за ней шпионил.

– Я не знала точно, ты ли это, убедилась совсем недавно. Просто думала, что вижу мужчину с красивым торсом.

Это его позабавило. С красивым торсом?

В жизни ни одна женщина его так не обезоруживала, честное слово. Она единственная в своем роде.

«Не раскрывайся ни перед кем так сильно, Тэнзи, тебе могут сделать больно, – хотелось ему крикнуть. – Ты не должна говорить мне ничего подобного». Он хорошо знал силу слов и лести, потому что сам ее использовал. Да и она тоже, если уж на то пошло. Но она такая искренняя.

Да что с ним такое, почему искренность полностью лишает его присутствия духа?

Он мог сказать, что тоже считает ее красивой. Что ее губы – это благодать.

Но не скажет, потому что подобные слова привязывают к тебе того, кому ты это говоришь. Каждый хочет знать, как много он значит для другого. Он никогда не бросался такими словами.

И, пожалуй, будет разумнее отпустить ее руку. Только… только не прямо сейчас.

– Кто такая Юстина? – внезапно спросила Тэнзи.

– Частица войны, не желающая оставаться в прошлом, вот и все.

– Ты ее любил?

Он издал стон недовольства.

– Господи. Женщины и это слово! Они так свободно об этом говорят, но сомневаюсь, что хотя бы половина из них понимает, что это значит.

– Другими словами… нет?

Йен вздохнул, притворяясь, что раздражен до предела, что вызвало еще одну улыбку Тэнзи.

– Ладно. Раз уж ты такая настырная. Юстина была… была человеком, за которого я чувствовал ответственность, и она погибла на войне. Я не успел ее спасти. И полагаю, сожалею об этом каждый день.

Он украдкой глянул на нее и обнаружил, что взгляд ясных глаз устремлен в потолок.

Йен улыбнулся. Похоже, она все время смотрит вверх.

Но улыбка увяла, едва он вспомнил, что Тэнзи ищет там свою мать.

– Мне жаль, – наконец негромко произнесла она. Как будто представила себе случившееся и теперь искренне скорбит вместе с ним.

Она тоже знает, что такое скорбь.

И, как ни странно, он вдруг ощутил какую-то легкость, словно кто-то сыграл наконец-то мелодию, созвучную той, что звучит в нем каждый день. Гармония.

И поскольку говорил Йен об этом впервые, то обратил свои слова туда же, к потолку, и голос его звучал задумчиво:

– Она была женой моего командира. Хорошенькая, жизнерадостная, очень добрая. Я был близок с ними обоими. Мы изо всех сил старались удерживать женщин как можно дальше от поля боя, но она передвигалась вместе с нашим полком и хотела быть рядом с мужем. Была бесстрашной до глупости. Но это все не важно. Я успел вовремя добраться до ее ребенка, но не успел к ней – мне всадили штык в живот, и это здорово меня задержало, а она попала под огонь артиллерии. Я это видел. И так и не узнал, предпочел бы он спасти жену или ребенка, потому что остаток войны я провел на ферме во Фландрии.

Он говорил, и Тэнзи сжимала его руку все сильнее и сильнее. Как будто переживала все это вместе с ним.