Книга Емельян Пугачев. Книга 1 - Вячеслав Шишков

— Погодь, погодь, Митрич. Дай досказать, а ежели навру, поправишь. И вот, други мои, минуло с того времени два месяца. И возвращается из Питера наш иеросхимонах Лука чуть жив и докладывает митрополиту ростовскому Арсению: «Вручил, — говорит, — аз грешный оное прошение во царские его величества руци, припав к стопам его, в Сенате, весь генералитет тут был, и обер-секретарь с расстановкой то прошение огласил. Тогда его величество пришли в сугубый азарт, закричали на меня гласом велиим, затопали: „Вон! Вон, бородатый козел! В крепость! Молчать, молчать!“ Меня тут сразу из ума вышибло, покачнулся и врастяжку на пол повалился. И закатали меня за сию бумагу острого и высокого рассуждения на шесть недель на хлеб и на воду в Невский монастырь под караул…»

Секлетинья поросенка с кашей подала.

— А ну, расскажи, Федор Митрич, как же государыня-то молодая, она-то что? Ведь ты денно-нощно возле царской семьи трешься, поди много знаешь.

Не таись, люди свои…

— Много знаю, да мало болтаю, — приосанился Митрич, но пьяная голова его клонилась. — А кабы болтал, давно бы на каторге в Сибири был. — Он помолчал, покряхтел, для отрезвления понюхал табачку. Огородник с хозяином уставились в его усатый рот, ждали откровений. — Государыня тихо-скромно себя соблюдает, жительствует от царя в особых покоях, а царь все с Лизаветой Романовной… Она привязала царя-то к себе, как коня к столбу.

Все с ней да с ней блезир ведет…

— Блезир? Ишь ты, — прищелкнул языком огородник.

— А государыня по их пьяным куртагам не ходит, а сидит смирнехонько да тихомолком дело делает.

— Тихомолком? Ишь ты…

Хозяин положил Митричу поросенка с кашей. Митрич тяжело задышал, расстегнул пуговки штанов, принялся за поросенка.

— Да, да, — сказал хозяин. — А чем-то попахивает в воздухе таким-этаким… Быть смуте!.. Вот только как бы государыня не сплошала и не угодила в монастырь.

Огородник перекрестился и вздохнул. Митрич сказал:

— Не в монастырь, а похуже. Мы-то все знаем… Слуги-то все тайности ихние больше царя знают, да молчат. Вот и я помалкиваю…

Хозяин лукаво усмехнулся, налил тминной.

— А ну, за великого молчальника, за Федора Митрича выпьем здравицу!

Выпили. Митрич, зажав в горсть бороду, таинственным шепотом сказал:

— Намеднись Лизка самого-то по щекам хлестала, три оплеухи нанесла…

Ну какой же это, к свиньям поганым, царь? Бывало, Петр Великий, дедушка-то его, сам всех по зубам бил. Вот это царь!.. А этот хоть и внук, а дерьмо.

Тот куст, да не та ягода. Дурак не дурак, а захлебнувшись.

— Царь! Царь! — послышались на улице резкие выкрики.

А комнату ворвались ребятишки:

— Батеньки! Царя везут!

Все бросились к окну, распахнули настежь.

2

— Эвот, эвот Корф катит, генерал-аншеф, полиции начальник, — тыча пальцем в пролетевшую тройку, пояснил мясник Хряпов. — А с ним рядом на лошаденке скачет евонный адъютант Болотов, большого ума барин.

За Корфом пронеслась другая тройка, за ней третья — пыль столбом, вслед их взвод конных голштинцев, затем на паре гнедых в открытом лакированном экипаже Петр с Елизаветой Воронцовой, следом за ними еще две тройки с девицами и хохочущими офицерами, сзади опять взвод голштинских драгунов на чистокровных скакунах. Драгуны в светло-голубых с белыми отворотами мундирах и в больших с крагами перчатках формы Карла XII. По обеим сторонам всполошившейся улицы бежал простой народ, громко крича кто «ура», кто «дурак»; в воротах, на перекрестках, овеваемые облаками пыли, тоже толпились праздные зеваки. Вдруг веселый шум толпы покрыли пронзительные озорные голоса:

— Эй, Лизавета! Не на свое место уселась!

— Ура Катерине Алексеевне!.. Ура!!!

— Глянь, братцы!.. Новая государыня… Царская присуха…

— Га-а-а!!! А подать сюда!.. — вопила конная полиция, надвигаясь на толпу. — Где крикуны, где они?.. Га-а-а… — улыбаясь во все лицо, не страшно грозили полицейские нагайками.

— Ура-а!!! Ура!.. Дура-ак!..

Но все промчалось, прогремело, все заволоклось плотной тучей пыли.

Только собачий лай стоял да кибитка протарахтела сзади. На кибитке подпрыгивает сундук, в нем что-то брякает, как сухие кости. Возница, надвинув шляпу на глаза, постегивает лошаденок и свистит.

— А это наш Наумыч, — продирая осовелые глаза, мычит пьяный Митрич. — Глиняные трубки за царем везет. Для раскура, значит. А царь поехал на веселую пирушку к дяде за город…

— К принцу Жорже?

— Пошто к Жорже… К Петру Голштейн-Бекскому… У царя дядьев-крохоборов не обери-бери…

Хватаясь за стены, Митрич едва дополз до дивана, повалился и заснул.

Хозяин сел к столу, спросил огородника:

— На много ль тысяч сделку с двором ладишь повершить?

— Да тысяч десятка на полтора, а то и больше. Ведь я первый раз здеся. У меня на огородах капуста, лук, огурцы, морковь. Да вот второй год к кофеям цикорий развожу, уродился добрый. А огороды у меня огромадные…

— Доведется тебе, землячок, тысчонку на смазь в дворцовой конторе выбросить, как говорится, барашка в бумажке.

— Ой… А где мне взять?..

— А ты думал как? Ты еще, брат, вижу, не напитерился, голенький. Я дам, ежели нет. — Хозяин принес в мешочке золото, положил на стол гербовый вексельный лист. — Вот тебе тыща, пересчитай. А теперича давай вексель на тысячу двести. А ты думал как? Нет, я вижу, ты вовсе даже не напитерился, плохой из тебя купец будет, плохой… И еще вот чего, друг: празднички мы с тобой погуляем, условие с дворцовой конторой заключишь да гони-ка ты опять в свой Ростов, сколачивай-ка всех огородников тамошних в один кулак, вроде как артель за круговой порукой. Я тебе помощь окажу большое дело заварить, чаю — вы меня опосля отблагодарите.

— Какое ж дело-то, Нил Иваныч?

— А вот какое дело: на всю армию и флот соленые огурцы, да рубленую капусту заготовлять, да грибы соленые, да яблоки моченые, дело прямо стотысячное. На всю армию и флот! Чуешь? А то дворянчишки из своих имений доставляют… Надо их нашему брату всех взять под ноготь: купцам торговать, дворянам служить да войну вести… Чуешь, где ночуешь? Ха!.. Я четверых дворянчиков, — мясом было вздумали торговать, нас, мясников природных, хотели сковырнуть, а на-ка выкуси, — я их всех в трубу пустил, сам едва в долговую яму не попал, да Никола-угодник спас, а их всех без порток оставил!

Хозяин захохотал; глядя на него, несмело засмеялся и гость.

— Ну, милай, — расчувствовался хозяин и обнял гостя. — Я мужик, ты из голытьбы посадской, а вот теперя кто мы с тобой? Купцы мы!

— Так, так, Нил Иваныч, купцы.

— Я чаю, многие из мужиков ныне в купечество пойдут. А не пойдут, дураки будут, баре задавят их капиталищем своим, хоть хозяева они никудышные, зато капиталов много. Вот в чем суть. А мужик али, допустим, какой посадский головастый человек, он с умом, он с опытом и работать умеет. Вот ужо я тебя с моим закадычным другом Барышниковым сведу… Вот хват!.. Ну и хват!.. — И хозяин пересказал гостю мошеннический случай с селедками и золотом.