Книга Ты, я и другие - Финнуала Кирни

— Не уверен. — Я покашливаю. — Здесь ужасно шумно, правда? И жарко. У меня совсем во рту пересохло.

Ной откидывается на гору подушек.

— Это приборы. А кофе скоро принесут.

К моменту, когда Кира приносит кофе, он съедает почти все мои фигуры, и мне остается совсем чуть-чуть до мата от десятилетнего мальчишки. Кира протягивает мне стаканчик, и я делаю осторожный глоток через отверстие в пластиковой крышке.

— Надо больше тренироваться. — Перевожу взгляд на доску, показывая, что осознаю неизбежность поражения.

— Приходи почаще.

Я не отвечаю. Кира резко встает и выходит из палаты.

Н ой вытягивает шею, пытаясь рассмотреть что-то за дверью.

— Там папа, — шепчет он. — И скажу я тебе, видок у него — просто гаси свет!

Кира наверняка не одобрила бы его лексику, но я слишком напуган и не решаюсь посмотреть, что же там происходит. Собираю шахматные фигурки и складываю в коробку.

— Мат в три хода, — говорит Ной.

— Верю.

— Адам, а почему взрослые вечно что-то крутят?

Я хочу поиграть в шахматы с другом дяди Тима. Что тут такого?

Тяжело сглатываю, повернувшись спиной к тому, что происходит сейчас в коридоре.

— Иногда взрослые… — И обрываю себя. Заткнись, придурок!

— Что? — спрашивает он. — Что взрослые иногда?

Я пожимаю плечами.

— Иногда взрослые — полные идиоты. Вот, можешь хотя бы на меня полюбоваться.

Гордон, полностью игнорируя мое присутствие, идет к сыну. Мы с Кирой остаемся в коридоре.

— Тебе не надо было выходить, — говорит Кира.

Вид у нее измученный.

— Он меня уже разгромил.

— Мы с Гордоном должны были встретиться здесь позже, но, честно говоря, я думала, он догадывался о твоем приходе.

— Если он возражает против моих визитов, я не буду приходить. Меньше всего мне надо, чтобы у вас возникли проблемы.

— Адам, Ной хотел снова тебя увидеть, и для меня это главное. — Кира отпивает кофе, кривится и швыряет стаканчик в урну. — Я только что была на консультации.

Все зависит от результатов анализов. Если Мег не годится в доноры, мы немедленно начинаем лечение по новой программе. Если годится, Ною пересадят ее стволовые клетки. В этом случае вероятность успеха выше.

Хотя Кира уже говорила, что на Ное могут попробовать новую американскую методику, я не уверен, что хорошо во всем разобрался. Лечение включает множество разнообразных манипуляций с кровью.

Оно станет попыткой запрыгнуть на последнюю ступеньку уходящего поезда — и не сорваться. Поэтому я молюсь, чтобы пробы Мег подошли. Да по сравнению с болезнью Ноя все горести моего разваливающегося семейства не стоят ничегошеньки.

— Пересадку будут делать здесь, если… — Я не заканчиваю фразу.

— Скорее всего, нет. Думаю, его переведут обратно на Грейт-Ормонд-стрит. Я не хочу дергать его туда-сюда, но если пересадка все-таки состоится, то пусть лучше под руководством онкологов, которые вели его с самого начала.

— Я пойду.

— Адам, с Гордоном я разберусь сама. Если ты хочешь видеть Ноя, а он тебя, Гордону придется с этим смириться.

Хотя гнев в голосе Киры меня удивляет, я не говорю ни слова, только быстро ее обнимаю. Она совсем маленькая в моих объятиях, как птичка.

— Закажи себе еды поосновательнее, ты очень бледная.

Она смеется:

— Кто бы говорил!.. Кстати, как тренировки?

— Отлично. Каждый вечер бегаю. — Вообще-то для меня это единственная надежда потом заснуть.

У Киры, похоже, те же проблемы. — Можешь внести пожертвование. Я завел страницу на сайте «Подари жизнь».

— Обязательно. — Она целует меня в щеку и толкает вращающуюся дверь. — До встречи.

Я выхожу из больницы. Жутко холодно, под ногами хрустит не растаявший с ночи ледок.

Смотрю на часы. Когда улетает Бет? Спешу к автомобилю, включаю обогреватель и ищу в сети рейс на Лос-Анджелес. Аэропорт Хитроу, тридцатое ноября, воскресенье. Есть два рейса, оба ближе к вечеру. Еду прямо в Вейбридж.

Ее машина стоит у дома. Машина Карен тоже.

Я набираюсь мужества и звоню в дверь.

Открывает Карен. Молча смотрит на меня.

— Бет дома? — Я плотно запахиваю куртку.

— Сейчас поедем в аэропорт.

— Могу я ее увидеть?

— Вряд ли.

— Карен, здесь очень холодно. Если ты собираешься на меня орать или просто сверлить взглядом, давай все внутри.

— Нет. Лучше ты отморозишь себе яйца. Они отвалятся, и ты не будешь их больше использовать.

— Мне нужно увидеться с Бет до отлета.

— Тебе нужно, а ей нет.

— Ты-то откуда знаешь?

— Бет! — Карен громко кричит, обернувшись. — Ты хочешь видеть Адама?

Тишина.

Я приподнимаю бровь.

— И?..

— Она не хочет тебя видеть.

— О господи, дай мне войти в мой собственный дом, чтоб тебя! — Я протискиваюсь мимо нее в прихожую.

— Куда ты ломишься? — шипит Карен. — А ну, стой!

Она машет у меня перед носом наманикюренным пальцем и идет в глубь дома. Очень скоро возвращается.— Бет не хочет тебя видеть. Она хочет, чтобы ты убрался.

— Не уйду. — Пристально рассматриваю писанину Бет на стене прихожей.

— Я вызову полицию.

— Половина дома по-прежнему моя, Карен.

Звони, пожалуйста. Хочешь по-плохому? Бет вообще не имела права менять замки в доме, который принадлежит нам обоим. Иди и скажи ей, что мне надо две минуты ее времени. Прошу тебя. Всего две минуты.

— Оставь его, Карен.

Голос Бет доносится из гостиной.

Карен бросает на меня испепеляющий взгляд и исчезает.

Бет подходит к двери в прихожую и застывает на пороге.

— Что тебе надо?

Я не могу отвести от нее взгляда. Она великолепна в черной рубашке поло и джинсах, в коротких сапожках на каблуках. В волосах, теперь достаточно длинных, чтобы их собрать, блестящая заколка. Слова куда-то пропадают.

— Я совсем не собирался…

Она вскидывает руку:

— Адам, если ты пришел извиняться, если пришел сказать, что не думал, что так выйдет, если ты пришел сказать мне — каким бы то ни было способом, — что твоя десятилетняя ложь может быть исправлена, — остановись. Не может. И никогда не сможет.