Книга Опергруппа в деревне - Андрей Белянин

Мой младший сотрудник блистал остроумием, смеша всех творческими играми в психоанализ. Шмулинсон рассказал пару классных еврейских анекдотов, и дьяк Груздев смеялся над ними дольше всех, причём так заразительно, что подхихикивать начала даже Маняшина корова. На опушке встретили Фому с тремя стрельцами, развернули их обратно, в шутку сказав, что помирать всё равно придётся, а в компании веселее. Они радостно согласились.

Ещё кузнецова дочь на пару с Митькиной мамой выдали ряд ярких частушек с явно двусмысленным подтекстом, но радующих оригинальностью трактовки образа, вроде бы вполне бытовых дел интимного плана. Еремеевские ребята простые, они и хохотали во весь голос, подзуживая сельских дам на дальнейшее песенное творчество.

Яга, сидя на телеге, молча смотрела вперёд и покусывала сухую травинку. Точно, вот бабка, наверное, единственная, кто за всю дорогу не проронил ни слова. Она только смотрела на нас с мягкой, тёплой улыбкой, и в глазах её было что-то такое неуловимо-грустное, словно бы она загодя сердечно прощалась с каждым… Боялась, что не успеет?

До Проклятой горы дошли неумолимо быстро. И уже на подходе мы все чётко понимали: самое страшное уже произошло, а то, что нас ждёт впереди – это лишь героический финал всех героев русских сказок. Обычно они заканчиваются ёмкой, но очень запоминающейся по своей логичности фразой: «Жили они долго и счастливо и умерли в один день». То есть рано или поздно… жениться так и не успел… а жаль…

Наша эксперт-криминалистка, как всегда, оказалась абсолютно права – проход был расчищен от свежевысыпанной соли, а по обеим сторонам, как каменные атланты, стояли два близнеца – Прошка и Ерошка. Они даже не повернули головы в нашу сторону, мы не были для них ни сколько-нибудь серьёзным препятствием, ни возможной проблемой на пути. Я приказал поставить телегу поперёк тропы и залечь за ней, как за баррикадой. Насмотрелся в кино в своё время, все революционеры так делали…

И лежали мы так добрых полчаса, потому что ничего интересного не происходило. Стрельцы выставили стволы пищалей, Маняша выпрягла корову, дьяк стащил яйцо у Шмулинсона и был наказан строгим еврейским подзатыльником. А заколдованные братцы всё так же не шевелились, словно их таинственная хозяйка вовсе не собиралась выходить наружу…

– Что делать-то будем, Никита Иванович? – первым не выдержал Митька. – Может, перекрестимся, махнём со стрельцами да и штурмом ихнюю крепость одолеем? Небось не выдюжит супостатка, когда мы внутрях хором петухами заорём – и не таких доводили! Вот хоть себя с петухом нашим лукошкинским вспомните, кто кого?

– Никто никого! Ни я петуха, ни петух меня… – резко оборвал я этого болтливого умника и вопросительно глянул на Ягу. Та медленно кивнула:

– Чую, тебя она ждёт, Никитушка. На волю-вольную в любой миг вылететь могёт, да тока скушно ей всех нас в единый миг жизни лишить. Поиграть хочет, побаловаться…

– В смысле, мне к ней выйти, поговорить? – уточнил я.

В тот же миг на лес опустилось нечто плотное, словно бы сам воздух на мгновение утратил свои свойства и упругой субстанцией затвердел в лёгких. Стало трудно дышать…

– Выйди ко мне, участковый, – донеслось изнутри холма. – Добром выйди, сама прошу покудова…

Я понял, что ещё чуть-чуть, и мы тут все свалимся от удушья. Выбора не было, едва я шагнул из-за телеги, как дыхание вернулось. Народ зашевелился, Еремеев тихо выругался матом и жестом приказал своим заряжать пищали рубленым серебром. Он быстро учится или Яга подсказала – сейчас без разницы.

– Выхожу, выхожу! Вы о чём-то хотели со мной побеседовать, гражданка Бессмертная?

– Имя моё Карга-Гордыня, – холодно отозвалось из прохода. – А ещё раз мужниной фамилией назовёшь, так на твоих глазах всех вас смерти лютой предам! Я об этом изменщике и слышать не желаю… а я ему… лучшие годы, а он…

– Минуточку, – воспрянул я. – А не хотите ли об этом поговорить? У нас в штате есть опытный психолог, Митя Лобов. Он решит ваши проблемы и развеет комплексы буквально за…

– Нет! С тобой говорить буду. А не хочешь, так и…

– Хочу. Вот он я, стою перед вашими покорными балбесами. Спрашивайте.

– Ты пришёл меня остановить. Зачем?

– Ну-у… – Я здорово стушевался. – Видимо, потому что вы представляете собой неконтролируемое зло, а мы стоим на страже закона и порядка. Нет?

– А то, что меня, молодую без вины, без покаяния, в могилу страшную на веки вечные упрятали, это порядок али закон? Не справедливей ли будет всё вобрат повернуть? Сколь лет земля без меня урожай давала – стока и не родит теперь! Сколь реки не для меня текли – столь лет им и сухими быть! Сколь людишек до сего дня на свете прожило – стока и умрёт в единый миг! Это ли не закон, это ли не порядок? А на пепелище старом новая жизнь возродится, и будет она краше прежней, ибо все грехи уже искуплены…

– Прямо революционные лозунги, – прокашлявшись, отметил я. – Не пойдёт. Мы не уступим.

– Кто ж это «мы»?

– Милиция, – тихо ответил я и, заметив гордо поднявшихся из-за телеги ребят, добавил: – Милиция и народ!

– Нешто драться будете? – В голосе проскользнули едва ли не бубенцовые нотки смеха. – Ну что ж, участковый, развеселил ты меня… Будь по-твоему, давай, богатырь, силой мериться. А ну, холопы мои верные, повытряхните пыль с кафтана милицейского!

Братья-близнецы словно ожили. Они резво пошли на меня, не как зомбированные роботы, а с непоколебимой уверенностью в собственной несокрушимости. Мне не оставалось ничего иного, кроме как:

– Митька-а!!!

* * *

– А не извольте беспокоиться, Никита Иванович, – радостно засучивая рукава, гоголем вышел он. – Ить не первый раз мне одному энти рожи кирпичом до блеску драить! Подвиньтеся-ка, дозвольте отполировать изменщиков осью тележною, поперёк ушей массажем воспитательным… Ох, берегись, сам себя боюся-а!!!

Я вежливо отступил, давая парню место для разбега. Действительно, в прошлый раз он так наглядно продемонстрировал своё превосходство, что…

– Мама-а… – тихо пискнул Митя, едва ли не до крови расшибив себе кулак о скулу ближайшего близнеца.

Тот даже не покачнулся, без улыбки продолжая наступление. Мой младший сотрудник увернулся от двух размашистых ударов и метко пнул второго лаптем в пах! Я никогда не видел, чтоб мужчина даже не вздрогнул после такого… Мы все зажмурились, а ему хоть бы хны!

– Зачарованные они, Никитушка, – подойдя сзади, пояснила бабка. – Бей не бей, а боли не чувствуют, да и силою чёрной не в пример как напиталися.

Я тупо кивнул. Дальше началось форменное «избиение младенцев» – бедного Митьку лупили, дубасили, швыряли и колошматили столь безжалостно, что у меня опустились руки. Еремеев молча поднял ствол пищали, но Яга категорично покачала головой – нельзя стрелять в зачарованного, он за себя не в ответе, большой грех на душу возьмёшь… Да что там, мы все стояли, беспомощно глядя на происходящее. Даже влюблённая в Митьку Маняша, обняв голову верной коровы, прикрыла ей глаза, чтоб та не видела этого кошмара…