Книга Мне так хорошо здесь без тебя - Кортни Маум

Ну и пусть моя жена пьет шабли с двойником молодого Роберта Редфорда за некой «работой», которая совсем не выглядит таковой. Ну и пусть мой самый близкий друг не верит в меня, не поддерживает и рекомендует малевать пошлые коммерческие картины. Ну и пусть я понятия не имею, как буду объясняться с женой по поводу своей измены. Я художник, в конце концов! Страдания – моя стихия. Не могу облечь чувства в слова – значит, буду рисовать.

В течение следующих двух часов я опрокинул две совсем уже лишние пинты светлого в ближайшем пабе над эскизами будущего иракского проекта и экзистенциальной писаниной на полях блокнота в духе: «И какой во всем этом смысл?» А когда приплелся обратно домой, никого там не обнаружил. Свет был выключен, бокалы убраны, горы документов исчезли. Я прошерстил гостиную и кухню в поисках записки, но ничего не нашел. Отсутствие хоть какого-то намека на местонахождение Анны ударило по мне больнее самого факта ее ухода. Положено оставлять записку! Даже если злишься!

Теперь я не знал, куда себя деть. Наверное, смотреть кино в гостиной не стоит – вдруг они вернутся. Поужинать я уже успел, от принятого алкоголя шумело в голове и пересохло во рту, и я подумывал, не достать ли из морозилки пинту сливочного мороженого с пеканом, раз все равно нечем заняться.

И я пошел в гостевую спальню, чтобы страдать в уединении.

Не успел я приоткрыть туда дверь, как был ослеплен неоновым великолепием богини плодородия Нгендо и всех двенадцати ее голубых сисек. К лучезарному лбу ее была приклеена записка:

«Забыла про эту жуть в гостиной, Селену чуть удар не хватил! Ты можешь куда-нибудь деть этот кошмар? Мы пошли ужинать. Спасибо. Анна».

«Спасибо» меня ошарашило. За что спасибо? За то, что не путаюсь под ногами?… Вообще, зная Анну, я догадывался: «спасибо» в данном случае заменяло слова, которые она написала бы в других обстоятельствах. «Надеюсь, ты хорошо провел время. Надеюсь, ужин тебе понравился. Мне жаль, что в доме весь день чужие люди. Мне жаль, что все так. Мне жаль, что ты натворил дел».

Сглотнув комок в горле, я прилепил записку на прежнее место и нежно похлопал старушку Нгендо по чудовищной голове. Порылся в ящике комода, извлек затертую кассету с «Крокодилом Данди», разделся и нырнул под одеяло.

Пол Хоган в грубой кожаной куртке крался через буш, прекрасная Линда Козловски в знаменитом черном купальнике со стрингами зачерпывала бутылкой воду из ручья. Я прислушивался, ожидая, что сейчас откроется входная дверь, зазвучат шаги, Анна положит ключи на полочку.

Я ждал напрасно. Внизу была тишина. Минуты шли. Когда американская журналистка и ее охотник на крокодилов сели на самолет до Нью-Йорка, я уже крепко спал.

Глава 17

В течение следующего дня мы с Анной приложили все усилия, чтобы вообще не пересекаться. Группа быстрого юридического реагирования вернулась, только в ее составе теперь, помимо Томаса и Селены, был еще и господин постарше, именуемый Жак, – я не раз встречал его на корпоративных вечеринках. Они снова окопались в гостиной среди груд книг и документов. Совершая периодические набеги на кухню, я улавливал фрагменты их разговора, но их юридический жаргон – допустимые доказательства, ненаступление условия, декларативное решение – не давал мне никаких намеков на то, далеко ли они продвинулись.

Я же весь день просидел в студии – рисовал наброски. Мне наконец-то пришла в голову хорошая идея – мой личный взгляд на проблему Ирака. Проснувшись от кошмара – а может, и не до конца проснувшись, – я мрачно размышлял об уличных художниках с их истекающими нефтью ослами. И вспомнил об одном своем старом знакомом, здоровенном детине по прозвищу Дидактик, который снискал в Англии славу изобретением понятия «граффити наоборот». Как-то я вместе с ним ходил на дело в пешеходный переход, пролегающий под Темзой и ведущий из Гринвича на Собачий остров – что весьма символично, учитывая общую загаженность этой подземной трубы. Он взял с собой насос высокого давления, обыкновенную жидкость для мытья посуды и обувную щетку. Мы скотчем приклеили к стене плексигласовый шаблон и принялись отмывать стену. Когда же все было отмыто и шаблон убран, на стене осталось психоделическое изображение глаза – визитная карточка художника. Был шестой час утра, и мы пошли к Дидактику завтракать. Я обратил внимание, что, переодевшись, он сунул грязные рабочие шмотки в стиральную машину вместе с той самой обувной щеткой. Спросил, не испортится ли от этого щетка и не испортит ли грязь с нее всю одежду. Дидактик пожал плечами, разбивая яйца на сковородку с шипящим беконом, и сказал: «Вода смывает все».

Как только я про это вспомнил, меня осенило. Я постираю символические предметы в бензине! Бензин – это нечто куда более токсичное, более злокачественное, нежели простая уличная грязь. И в этом бензин схож с войной. Я вскочил до рассвета, стал записывать свои мысли и так всем этим вдохновился, что работал до полудня, пока моя жена и ее служители закона этажом ниже ломали голову над своей задачей.

Стирать я намеревался не одежду, а самые разные вещи, которые никому бы не пришло в голову стирать, – предприятие столь же абсурдное, сколь и поиск в Ираке несуществующего оружия массового поражения. К тому же я видел в этом связь со своим американским и британским прошлым. Я поставлю две стиральные машины – одну американского и одну британского производства, – если, конечно, смогу раздобыть такую после того, как госпожа Тэтчер поставила крест на промышленности Соединенного Королевства. Стираемые в них вещи тоже будут иметь связь с соответствующей страной. А вот бензин будет импортный.

Для зрителя инсталляция должна символизировать бессмысленную растрату энергии – как физических усилий, так и горючего, – охоту за чужими ресурсами, дорогостоящую потерю времени.

Для меня же это будет ностальгическим копанием в ошибках прошлого.

Название я придумал сразу. «Война стирает все». Язвительно, провокационно и чуточку сентиментально. Конечно, многое еще было необходимо продумать, а главное – найти галерею, которая рискнет связаться с горючими материалами. И все-таки, нащупав точку приложения своей страсти, я почувствовал, как в меня возвращается жизнь. Теперь я был уверен, что я на правильном пути. Уверен, что мне стоит попробовать.

Воодушевленный, я перешел к составлению вечерней программы на завтра. Завтра пятница, Анна обещала уделить мне время после работы. Хоть она и отказалась идти со мной ужинать, в недрах студии я тешил себя мыслью, что у нас свидание.

Организовать встречу с женой, посвященную обсуждению твоей измены, – задача не из легких. Я выписал в столбик все наши излюбленные места: «О Льоннез», царство дубового дерева и фацетированного стекла, где практически все подается в желе, кроме разве что столовых приборов; «Нанивайя», японская забегаловка, где посетители сидят за одним столом и разговор по душам просто невозможен; «Ла Регалад» – столик нужно бронировать за два месяца, чего я, понятно, не сделал.

Прошерстив журналы, старые ресторанные гиды и собственную память, я решил остановиться на чем-нибудь демократичном и неформальном. Выбрал три места – для аперитива, основного блюда и десерта, – а затем позвонил отцу. Ввел его в курс дела и задал главный вопрос: