Книга Ловушка для опера - Алексей Сухаренко

– Что, говно, память отшибло? – охранник ткнул его дубинкой в живот.

– Я не Сорос, я Веник… то есть обвиняемый Круглов Егор Георгиевич – попытался объяснить ему свое поведение арестованный.

– Если ты Веник, я тогда кто – Мусор?. Так что ли по – твоему? – провоцировал его контролер на получение очередного удара.

В хате радостно захмыкали, оценив удачную игру слов.

– Да так – Егору показалось, что такой ответ должен всех развеселить.

Вместо всеобщего веселья, его увели за нарушение режима в карцер, и контролер Мусор дважды наведывался к нему со своим напарником, для «профилактических» бесед, после которых Егор каждый раз терял сознание.

Во время этих обмороков его сознание, словно совершивший побег арестант, покидало тюрьму, и оказывалось в родных стенах городской квартиры. В эти моменты он видел свою выздоравливающую мать, и даже мог ее обнять. Единственное, что его угнетало после прихода в себя, что мать в этих виртуальных свиданиях не видела своего сына, и, не ощущая его присутствия, проходила сквозь него, как через туманную дымку.

На третьи сутки его повели не в камеру, а в крыло оперативной части СИЗО. Егор подумал, что видимо его ведут опять к «хозяйскому выбледышу», и обрадовался в надежде встретить там того мужчину, который принес ему хорошие новости о его матери. Вместо этого его осмотрел какой-то человек в белом халате, который водил перед его глазами каким-то молоточком, заставлял скалить зубы, доставать кончик носа, и ряд других глупостей. Кроме этого он стал расспрашивать Егора о его имени и других анкетных данных. Егор называл, но врач постоянно морщился, словно у него была зубная боль, и через какое-то время задавал их снова. К концу осмотра в кабинет зашло еще два человека.

– Что можете сказать? – обратился один из них к врачу.

На нем был форменный китель с одной большой звездой.

– Амбулаторного обследования не достаточно, необходимо провести стационарную психиатрическую экспертизу – ответил ему врач.

– В Серпах? – спросил второй в гражданской одежде.

Он был большого роста с очень развитой мускулатурой, похожий на борца.

– Да в Сербского – кивнул доктор.

– Это нам подходит – согласился «борец», обращаясь к человеку в форме.

– Вот постановление следователя о производстве психиатрической экспертизе – человек со звездой протянул какую-то бумагу мужчине в белом халате – Сейчас и направление оформим.

Через пять минут Егор сидел в «сборной» камере в ожидании неизвестных ему перемен. Вместо обеда его посадили в автозак. Через час его приняла «радушная» обстановка института судебной психиатрии им. Сербского. У Егора создалось такое впечатления, что он вообще ни куда из Бутырки не выезжал. Словно его перевели в другой корпус тюрьмы – настолько здесь все было похоже. Те же охранники, те же команды, те же металлические решетки дверей. Только помещения с пациентами назывались не камерами, а по больничному – палаты, да и народу в них было ни в пример СИЗО – меньше. Народец в его палате подобрался очень симпатичный. Из шести человек, только один заметил его присутствие, и отреагировал на это радостным лаем, попытавшись укусить его за ногу. Егор, не ожидавший такого «теплого» приема от человека-пса стал звать на помощь санитаров, и через некоторое время два могучих дядьки, преодолев его сопротивление, натянули на лицо скулящего человека обычный собачий намордник. Тот сразу затих, и даже не попытался его снять, когда надсмотрщики вышли из палаты.

«Ах да, у собак же нет рук» – перестал удивляться его поведению Егор.

Вскоре троих из соседей по палате, вывели к врачу, а когда через два часа те возвратились обратно Егор, обнаружил в них существенную перемену. Они стали на него обращать внимание. Правильней было бы сказать, что они даже не отрывали от него глаз, словно проводили какое-то изучение его персоны. Ему было неуютно от столь пристального внимания, и он обратился к одному из них – худому, с горбатым носом мужчине, чья кровать была к егоровой самая близкая.

– Мы с Вами, наверное, раньше встречались?

Сосед не ответил, а только заморгал глазами.

– А мне Ваше лицо кажется очень знакомым – попытался завязать с ним хоть какой-нибудь контакт Егор.

– Ты тараканов есть будешь? – неожиданно опрашиваемый мужчина достал спичечный коробок, и полуоткрыв словно коробку монпасье, протянул его Круглову.

– Нет спасибо, я уже завтракал – как можно тактичней отказался Егор от копошащихся насекомых.

– Я так и знал – злорадно засверкал воспаленными глазами «гурман», и повернувшись к двум другим, словно изрек приговор – Он не ест тараканов.

Его приятели кивнули ему в ответ, словно определившись с статусом их нового соседа в этой палате.

– Он сам таракан, правильно доктор говорил – прошипел один из них, раняя струйку слюны сквозь беззубый рот.

Они собрались вместе, и словно заговорщики стали по очереди заглатывать насекомых, с вызовом поглядывая на опешившего соседа.

– Все – изрек горбоносый, закрыв пустой коробок – остался всего один.

После отбоя Егор все ни как не мог заснуть, вглядываясь в сумасшедшую троицу, пытаясь определить спят они или нет. Его обескуражило и напугало наличие таких странных соседей. По сравнению с этими тремя, тихо скулящий во сне человек в собачьем наморднике, казался ему безобидным «щенком». Кажется все спали. Егор, смертельно уставший после «шизо», попытался заснуть, и чтобы сон пришел побыстрее стал вспоминать хорошее. А хорошего раньше было не мало. Он вспомнил, как вместе с мамой подметал ее территорию вокруг дома. Особенно ему нравилась подметать после дождя, когда на асфальте не успевали высохнуть лужи. Тогда Егорова метла, словно кисть художника, обмокнутая в дождевую воду принималась рисовать на сухом асфальте невиданные картины. Здесь можно было увидеть море горы, а если очень постараться, то и портреты людей… А однажды они с мамой и какой-то дальней родственницей поехали в лес за грибами, и Егор на лесной поляне наткнулся на ежа. На большом сером клубке он увидел белый гриб, и обрадовался своей удачной находке. То что это был ёж Егор узнал потом от матери, которая прибежала на его крики, и дула на его наколотые об иголки лесного монстра пальцы. Зато после, они сели на той же полянке, и разложили на опавшей листве домашнюю снедь. Даже колючий монстр, уловив манящий запахи еды, не спешил убегать, и его черный носик, смешно подергивался, ловя направление ветра. Мама потом бросила ему «мундир» от варенной картошки, в компенсацию за отобранный белый, и колючий стал их поглощать раздавая чавкующие звуки.

Все эти воспоминания, словно сладкая дрема, окутала уставшее тело Егора, погружая его в беспробудный сон. А потом была вспышка боли в голове. Одна потом еще одна и еще. И он опять впал в какой – то странный сон, где кроме кромешной темноты и тишины ни чего не было.

Матери

Зоя Николаевна, после визита к ней Сергея Ивановича, находилась в поникшем состоянии. Судьба, которая и ранее ее не баловала, под конец жизни, видимо решила вывалить на нее все тяжкие испытания. Сначала ее болезнь, потом исчезновение Егорушки, заключение его под стражу. Правда перед пожилой женщиной забрезжил лучик солнца, когда она, прейдя в отделение с заявлением, встретилась с Бодряковым Сергеем Ивановичем. Сначала она подумала, что это просто однофомилиц и тезка его сына, которого она оставила в Москве, но одного взгляда на него хватило, что бы наполнить материнское сердце безграничной радостью. Капитан милиции как две капли воды был похож на ее покойного мужа Бодрякова Ивана Ивановича. Да и по возрасту все сходилось. Каких только усилий стоило Зое Николаевны, что бы с превой встречи не расплакаться в его присутствии, и не назвать его сыном. В тот момент ее наверное удержало необходимость исповедоваться перед Сережкой за прошлое, объяснить почему они расстались. Она чувствовала себя к такому разговору не готовой, и боялась его реакции на ее признания. А потом этот его визит и вопрос про их семейную фотографию. В тот момент ее душа, обретшая утраченного сына, ликовала, и казалось, что в ее жизни наступает самый счастливый день. И вдруг у него оказались другие родители! После его ухода Зоя Николаевна, все еще на что-то надеясь, попыталась выяснит в отделение его семейное положение, но с ней ни кто разговаривать не стал, и она опять осталась наедине со своей главной жизненной проблемой – возвращением Егора. Помня слова Сергея Ивановича, что ее сын, по какой-то ошибке, все еще остается обитателем Бутырке, она приготовилась к нему на свидание, но на оформлении «свиданки» ее оглоушили известием, что Круглов в их учреждении не значится. Она попыталась связаться с Бодряковым, и дважды приходила в отделение, но не заставала его на рабочем месте.