Книга День четвертый - Сара Лотц

– Нам всем приходится подстраивать свой образ мышления, моя дорогая, – сказала Селин. – Чтобы воспринять все это, нужен своего рода скачок. Рано или поздно всем нам нужно пройти через это. Даже мне.

– И что вы хотите, чтобы я сделала?

– Да так, то да се. Ничего такого, что выходило бы за рамки твоих обычных занятий. У тебя есть три качества, которые мне нужны, детка. Ты умная и умеешь общаться с людьми.

– Это только два.

– О третьем я скажу в свое время. – Миссис Дель Рей провела языком по губам. – И я могу отплатить тебе. Кажется, я уже говорила тебе об этом в самом начале?

Мальчик сильнее прижался к Алтее.

– И все же, что я должна сделать?

– Подойди ближе, и я тебе скажу.

Двигаясь неуклюже из-за того, что ребенок прилип к ней, словно банный лист, Алтея сделала, как было сказано.

– А теперь слушай.

И Алтея стала слушать.

Сестры по самоубийству

Элен свернула испачканные полотенца, которые использовала, чтобы защитить матрас и постель Элизы, и отнесла в душ. Там она выжала на них шампунь и открыла воду. Напор был слабым, но она была благодарна за то, что в кране вообще была хоть какая-то вода. Ей не хотелось беспокоить Алтею по поводу еще одного комплекта белья: в последний раз, когда они виделись, бедная девушка выглядела изможденной.

Трясущимися руками Элен сунула под кран мягкую мочалку для лица. За прошлую ночь ей несколько раз казалось, что Элиза ушла. Умерла… Скончалась… Какие еще эвфемизмы используют люди для описания этого? Когда умер Грэхем, она выслушала их все наряду с банальностями типа: «Мне очень жаль, это такая потеря для вас… Если есть что-то, что я мог бы для вас сделать…» Дежурные фразы, которыми она сама пользовалась много раз. «Мне жаль, вам жаль, всем нам офигительно жаль…» Она задержала дыхание и схватилась за край раковины. Ее мучила постоянная боль где-то чуть ниже солнечного сплетения. Если Элиза умрет, она останется совсем одна на этом проклятом корабле. При мысли об этом у Элен возникло ощущение, будто она стоит, покачиваясь, на краю крыши высотного здания и смотрит вниз. У нее еще оставались таблетки снотворного, но из проведенных в Интернете исследований она знала, что эти вещи срабатывают не всегда. Этого может быть недостаточно. И ей не хотелось делать это в одиночку.

Лучше вместе.

Элен не была уверена, что сможет решиться на это сама.

К глазам подступили слезы, но это были бы слезы жалости к себе, а она не могла опускаться до этого.

Все правильно. Встряхнись, девочка, – прозвучал в голове голос Грэхема. – Ты сильная, ты сможешь пройти через это. Ты даже сильнее, чем думаешь.

Боль в груди усилилась, и внезапно Элен охватил острый приступ тоски по дому.

Нет у тебя дома, куда можно было бы возвратиться.

Одной из задач, которую она заставила себя выполнить за неделю до отъезда в Майами, было упаковать все свидетельства их совместной жизни с Грэхемом. Сначала ей была невыносима мысль о том, чтобы выбросить хоть что-то, к чему он когда-то прикасался, – Элен потребовалось все ее мужество и решимость, чтобы заставить себя просто разобрать содержимое его письменного стола или убрать что-то, на чем могла быть хотя бы частичка его запаха. Однако после того, как она смогла сложить его рубашки в коробки для передачи Оксфордскому обществу помощи голодающим – пусть в процессе этого и проплакала полдня, – Элен уже переступила критическую черту, и закончилось тем, что она принялась выбрасывать вещи с неуемной импульсивностью. В любом случае, это было лучше, чем оставлять все племянникам Грэхема, которые, скорее всего, унаследуют их дом.

Она немного успокоилась, вымыла руки и умылась, после чего вернулась в комнату. Она знала, что подвергается реальной опасности заражения. Медсестра, приходившая сегодня утром посмотреть Элизу, – настырная и порывистая рыжеволосая дама, от которой слегка тянуло застоявшимся запахом алкоголя, – объяснила ей, как легко передается норовирус. Элен была аккуратна, но сомневалась, что сможет продержаться долго без того, чтобы не подхватить его. Она настаивала на том, чтобы Элизу забрали в медпункт, где за ней можно было бы наблюдать, но медсестра сказала, что в каюте ей будет лучше, чем у них в лазарете. Здесь, по крайней мере, был балкон и имелся какой-то доступ свежего воздуха.

– Элен… – прохрипела Элиза, пытаясь нащупать ее руку. Кожа у нее была горячая и липкая, а ночная сорочка промокла от пота.

– Тебе нужно в туалет?

– Не-ет… Пить хочется.

Элен поднесла к ее губам стакан. Та смогла сделать три маленьких глоточка – все лучше, чем ничего. Нужно было переодеть Элизу в сухую сорочку. Когда Элен делала это в первый раз, то была шокирована тем, как много из жизни Элизы она не знала. Ее обнаженное тело хранило секреты. Страшный шрам после удаления молочной железы, вздыбленный кусок плоти, от вида которого она содрогнулась. Элиза никогда ей об этом не рассказывала, а сама Элен не замечала, что подруга носит протез, – или была слишком поглощена собой, чтобы заметить это. Тело Элизы было по-своему прекрасно: гладкие бедра и живот, полные, но совершенно лишенные целлюлита, который одолевал Элен, сколько бы она ни ходила пешком.

Пропищал громкоговоритель, сигналя об очередном сообщении Дамьена. До этого было выступление капитана (она еще тогда подумала, что это будет насчет того, что времена наступили тяжелые), где он сказал, что все системы связи по-прежнему бездействуют и что отправлен посыльный катер, чтобы предупредить береговую охрану об их положении. Было ясно, что они находятся в гораздо большей беде, чем об этом говорит команда. Элен пыталась не вслушиваться в обычные извинения и пошлые банальности от Дамьена, однако один момент привлек ее внимание:

– …чтобы поднять вам настроение, наша знаменитая почетная гостья, потрясающая Селин Дель Рей, со свойственной ей щедростью через полчаса устроит еще одно выступление в театре «Позволь себе мечтать». Приглашаются все желающие, милости просим!

Элен передернуло. Одна только мысль о Селин вызывала у нее тошноту и недомогание. Эта женщина была обманщицей. Ненормальной мошенницей, манипулирующей людьми.

Кто-то постучал в дверь – наверное, пришла Мэдди, чтобы узнать, как у них дела. Селин могла быть монстром, но Мэдди была доброй девушкой. Она взглянула в глазок и увидела доктора – того самого, который приходил к Селин накануне Нового года. Очень вовремя.

– Могу я осмотреть больную? – спросил доктор, когда она жестом пригласила его войти. Белки его глаз, покрытые сеткой красных набухших сосудов, пожелтели; на шее безвольно болталась марлевая повязка. – Если я не ошибаюсь, вчера к ней приходила медсестра.

– Все верно.

Он с трудом сдержал зевок.

– Как больная себя чувствует?

– Неважно.

– Рвота есть? Диарея?