Книга Убийство в кибуце - Батья Гур

После обеда Авигайль прошла мимо детского сада и заглянула через окно в зал. Пять женщин склонились над маленькими детьми, которые были заняты рисованием. Женщины обменивались многозначительными взглядами, рассматривая рисунки. Но Авигайль отметила, что в детских рисунках не было ничего неожиданного — лишь то, что обычно рисуют дети: дома, тракторы, цветы, небо.

Она уже два дня находилась в кибуце, который был полон полицейских. Те вежливо, но настойчиво допрашивали жителей. Они появлялись рано утром, и жители настолько горели желанием помочь, что никто из них не требовал от полиции предъявить ордер на обыск.

Авигайль была далека от мысли, что поиски могут дать какой-нибудь результат. Столкнувшись в бухгалтерии с Махлуфом Леви, где он что-то тихо объяснял полицейским, она сделала вид, что они не знакомы. Авигайль хотелось узнать, слил ли убийца остатки паратиона на землю, или отправил их в унитаз, или же они остались в мусорном ящике. Или, может, в бутылочке вообще ничего не осталось после того, как была отравлена Оснат. Тем не менее поиски продолжались. Она вдруг представила себе, как женская ухоженная рука разбрызгивает паратион из флакона от духов на кожу лежащего в постели больного, и ее обуял ужас.

После ее жизни в кибуце прошло много лет. За время службы она стала ее забывать. О своем прошлом она не рассказывала никому — ни Охайону, ни Шореру, ни Нахари. За последние дни с ней беседовало много начальников, и все в один голос просили ее быть как можно осторожнее. Слова «будь осторожна!» звучали так часто, что ей, в конце концов, пришлось напомнить, что она много лет проработала медсестрой, поэтому ей нечего бояться разоблачения.

«Тут же докладывай, если заметишь что-нибудь подозрительное», — твердили ей все, когда она в последний раз звонила в управление из своей квартиры в Тель-Авиве. После звонка она закрыла на ключ дверь и спустилась вниз с двумя чемоданами, чтобы сесть в пришедшую за ней машину. По дороге в кибуц она весело отвечала на вопросы водителя, а тот, в свою очередь, успел пересказать ей всю свою жизнь. Он спрашивал, какой у нее стаж медсестры, где она успела поработать и почему решила приехать в кибуц. Ему хотелось знать, замужем ли она, была ли когда-нибудь замужем, и, услышав на все свои вопросы односложное «нет», тяжело вздохнул. Йошка, как звали водителя, объяснил, что возвращается в кибуц после того, как ему удалось договориться о «большом заказе» для косметического производства, где он работает бухгалтером. Он рассказал, что производство это крупное, поэтому ему нужна отдельная бухгалтерия. Помимо основной работы, он выполняет и другие функции, и вечером у него тоже есть дела — после этих слов он заговорщицки ткнул ее в бок. Какое-то время он молчал, и она, размышляя над услышанным, решила, что он человек славный. Только она так подумала, как он, словно заправский сплетник, спросил: «Как же так получилось, что такая красивая девушка никогда не была замужем?»

Вопрос ее, конечно, разозлил, и она хотела поставить своего спутника не место, но потом, успокоив себя, все-таки ответила, что так сложилась жизнь. Что иногда требуется много времени, чтобы заполнить пустоту вокруг себя. Однако после каждого нового вопроса и бородатого анекдота Йошки ее злость лишь возрастала.

О смерти Оснат не закрывающий рот водитель сказал как о трагедии, и Авигайль успела отметить про себя, что об этом стоит доложить Михаэлю. Однако рассказ оказался кратким, да и кто в дороге будет рассказывать, как убили Оснат, когда эта тема для члена кибуца настолько трудна, что потребуется не один день, чтобы кто-то с ней захотел об этом говорить.

Йошка тем временем, не стесняясь, говорил, какие трудности испытывала его жена, стараясь забеременеть, как лечится бесплодие, какие побочные эффекты имеет лекарство под названием «пергонал». Он рассказал, что после лечения у него уже родились тройня и двойня, поделился с Авигайль сведениями о том, чем болеют его дети, и даже успел рассказать, что у его престарелой матери старческое слабоумие. Она все это терпеливо сносила, лишь изредка успевая вставить слово или два, в надежде, что разговор зайдет об Оснат, но услышала только одно: «Это для нас большая трагедия».

В свой первый день работы в кибуце она слушала, как за окном распевают птицы, и ей даже показалось, что нет ничего страшного в том, что она снова надела белый медицинский халат. Как и ожидалось, все здесь было не так, и ничто не напоминало ей отделение внутренних болезней в одной из больниц Тель-Авива, где Авигайль пришлось проработать целых девять лет. Когда она только начала учиться на сестринских курсах, ей нравилось представлять себя в беленьком халате — такой ангел милосердия, спасающий и лечащий людей. Разве могла она заранее представить, как при виде чужого несчастья будет каменеть ее сердце и как скоро она станет глуха к страданиям других людей. «Зачем тебе сестринские курсы? — сердилась мать. — Если судить по твоим оценкам, то можно найти что-нибудь поприличней и попроще. Можешь и в медицинский поступить. Мы всегда думали, что ты выберешь себе серьезную профессию». Но Авигайль хотелось стать медицинской сестрой. Может быть, такое желание возникло у нее из-за Эстер — младшей сестры ее отца, которая была медсестрой и жила в небольшой квартирке в Тель-Авиве, заваленной фотографиями и сувенирами благодарных пациентов, многих из которых она лечила бесплатно. Было время, когда тетушка Эстер целыми ночами не отходила от постелей умирающих, давая им обезболивающее, утешая, поддерживая им голову и ожидая, когда же наконец ночное небо начнет светлеть и наступит утро, вместе с которым уйдут мысли об одиночестве и смерти.

Эстер часто говорила ей, что в мире нет ничего благороднее, чем быть рядом с умирающим человеком и не дать ему умереть в одиночестве. Когда Авигайль навещала ее в больнице, где она работала, и оказывала ей посильную помощь, больные спрашивали: «Это твоя мать? Ты ее дочь? Это же не женщина, а ангел», — и говорили, что они очень похожи. Авигайль рано узнала о Флоренс Найтингейл[8], которой с детства восхищалась ее тетушка. Только когда ее тетушка умерла, Авигайль задала себе вопрос: почему она предпочла жить в одиночестве и никогда не огорчалась этим обстоятельством?

Эстер была младшей из шести детей, из которых только она и отец Авигайль (они бежали в Россию перед немецким вторжением) сумели пережить Холокост. Авигайль помнила, как тетушка хотела вернуться к своему жениху и как, вернувшись, узнала, что никого в живых не осталось. Потом, объясняя свое одиночество, она говорила, что любить можно только раз в жизни, особенно если тебе шестнадцать.

Авигайль отработала медсестрой целых девять лет. Ей к тому времени исполнилось тридцать три, и ее не отпускало ощущение внутренней опустошенности. Все, что ей рассказывала Эстер, стало забываться. Когда магия профессии совсем исчезла, ей становилось работать труднее день ото дня. Для романтики совершенно не осталось места. Сначала появились боли в пояснице. В первый раз она их почувствовала на четвертый год работы. Она не стала учиться на хирургическую сестру, отказалась от возможности стать старшей сестрой отделения. Потом отклонила предложение освоить специальность акушерки. Ей казалось, что в глубине ее сердца живет желание быть рядом со страданием — без какой-либо особой мысли, просто быть рядом, и все. Когда у нее начался псориаз, она поняла, что ей пора избавляться и от этого желания.