Книга Последний остров - Василий Тишков

Хотя и не ждал легкого исхода капитан Разгонов, но смутную надежду таил, что именно на этом участке будет спокойнее. Не таким уж и танкоопасным направлением казался этот узенький, в пыль разбитый солдатскими сапогами проселок. Накануне до полуночи гремело слева за болотом и справа за лесом, а здесь стояла обычная тишина пробуждения нового дня, скупо блистала роса на низкорослых, иссушенных зноем травах, из лесу доносились легкие голоса птиц.

Когда уходили последние пехотинцы, пожилой старшина сказал, что передовые немецкие танки остановились за болотом, видимо, и лес уже занят. Чтобы как-то подбодрить капитана, он похвалил его новенькие, на резиновом ходу скорострельные пушки, мол, уже видел их в работе, даже «тигра» насквозь прошивают…

«Эх, пехота!»

Вместе с восходящим солнцем немцы открыли неприцельный огонь из пушек и минометов.

Танки показались неожиданно и не из леса, откуда по всей логике должны были идти, а нахально — по узкой проселочной дороге, шедшей по самой кромке болота к подножию высоты, на которой находился сам комбат с двумя орудиями. Остальные расчеты занимали позиции правее: у моста взвод Коршунова, а дальше, за маленькой речушкой, как раз напротив леса, откуда на ровное поле и ждали выхода танков, стоял взвод Али Магомедова.

Рассчитывая оказаться в тылу наступающих, капитан Разгонов теперь рискованно выжидал, попрут ли танки прямо на него в походной колонне или же, выходя из лесу горловиной, начнут разворачиваться фронтом, обтекая высоту, подставляя бока взводу Коршунова и захвостья орудиям засады.

С каждой минутой нарастал лязг гусениц и рев мощных двигателей. Не смолкали глухие, ахающие удары в тылу батареи, куда противник перенес огонь минометов. Кошмарная, но понятная артиллеристу музыка. И вдруг слух резанули посторонние ноты, словно начали лопаться натянутые до предела струны.

Это умирали кони.

Среди черно-красных фонтанов метался на низкорослом гривастом коньке командир взвода конной тяги старшина Михаил Винокуров. Он пытался вывести лошадей из оврага, поросшего кустами молодого ивняка. Но животные обезумели: рвали недоуздки из рук ездовых, ломали в постромках и орудийных передках ноги, барахтались в вывороченных с корнями кустах, опрокидывались в воронки. Горячими шмелями осколки вонзались в живые тела, и сразу взлетали или предсмертный храп, или тонкое с болью ржание. Животные — не люди, молча умирать не умели.

Первым погиб взвод Винокурова. А мины все еще рвались. И вот тогда, словно уже из небытия, взвился гривастый конек под командиром.

Капитан Разгонов увидел, как всадник с зажатой в правой руке связкой гранат выскочил из дымной полосы обстрела, перемахнул позицию батареи и понесся пыльной дорогой, огибая высоту.

— Мишка! — закричал пожилой наводчик Федот Гаврилов. — Сдохнешь, дура…

— А-а… Ма-а… — пробилось из гула и лязга уже почти от самого болота.

Понял Иван Разгонов Мишу Винокурова, своего земляка, бывшего бригадира из соседней деревни Гренадеры, с которым они уже два года воевали вместе. Миша кинулся один на танки не просто с отчаяния или мести за солдат своих, он боялся и за командира: если танки не повернут, то ни Коршунов, ни Магомедов не помогут капитану, и сами окажутся под ударом с фланга. А Иван Степанович молчит, он должен молчать, он не имеет право обнаружить себя до начала боя и откроет огонь последним. Так было задумано с вечера. С этим расчетом они и занимали ночью позиции у моста через безымянную речушку.

Всадник на коне выскочил из ложбинки так неожиданно, что механик-водитель головного танка, наверное, удивился, слишком поздно заметив в узком визире летящую встречь лошадь, и не успел сделать нужного доворота. Танк кособоко заелозил правой гусеницей, обрушивая ненадежную и обманчивую твердь узкой дороги в жирное месиво болотной топи, накренился и медленно, с ленцой, завалился на бок, подставляя солнцу чумазое брюхо.

Миша проскочил его, но в тот же миг хлестко лупанули очереди крупнокалиберных пулеметов. Смертельно раненный конь дико шарахнулся и боком, с маху, ударился о второй танк. Старшина, вылетая из седла и падая грудью на башню, успел кинуть связку гранат в моторную часть.

Танк вспыхнул чадящим костром, развернулся поперек дороги и замер, выставив напоказ черно-белый крест на башне, залитый кровью старшины Винокурова.

— Спасибо, земеля… — опуская бинокль и с трудом разжимая побелевшие губы, прохрипел капитан. Потом он схватил трубку полевого телефона и вызвал второго взводного: — Коршунов! Ты еще живой, Коршунов? А, черт!

Из-за грохота, лязга гусениц и рева моторов слышимость была как в кузнечном цеху, где бьют сразу десятки молотов.

— Да жив я… — наконец услышал капитан спокойный голос лейтенанта.

— А какого хрена молчишь?

— Присыпало малость… Вижу танки. Начинать?

— Я тебе начну! Отшибло память, что ли? До времени не высовывайся! Понял? Сейчас они будут разворачиваться. Не лайся, мне виднее отсюда. Ты пропускай их… Пропускай, говорю, как договорились! Пусть идут на Магомедова.

— Понятно, капитан. Как сам-то?

— А… Винокуров погиб.

— Так это он головных-то уделал?

— Ну… Держись, лейтенант. Теперь нам отступать совсем несподручно.

— Понятно…

Иван бросил трубку и крутнул головой. До чего этот Коршунов понятливый. Под Сталинградом один остался возле орудия и получил приказ вот так же держаться. И держался, без орудийной прислуги сам еще подбил два легких танка и готов был броситься с гранатами, когда кончились снаряды, да вовремя тогда помогли.

Обходя горящий танк, колонна начала уступом разворачиваться, минуя высоту и выходя на ровное поле. Из лесу показались две пятнистые глыбы тяжелых «фердинандов», они пропускали вперед танки, длинные стволы мощных пушек выжидательно направились в сторону моста.

Вызывал Магомедов.

— Слушаю тебя, Али!

— Почему не работаешь, капитан? Почему молчит Коршунов? Что с Коршуновым случилось, а? У него ж танки под носом. Капитан, ты меня слышишь?

— Слышу, Али! Ты самоходки видишь?

— Вах! Какие самоходки?! Тут «тигры» прут! Почему ты их выпустил, капитан?

— Утяни поджилки, Магомедов! Все идет по плану. Ты первый начинаешь, понял? Подпускай на двести метров, не раньше.

— Тебя контузило, капитан, да? Они ж раздавят Коршунова.

— Не твоя забота! Приказываю: подпускай на двести метров! Не раньше! Все!

Тут же вызвал Коршунова.

— Коршунов! Ты самоходки видишь?

— Вижу, — спокойно ответил взводный. — Красавицы… На меня свои клювы наставили.

— Молодец, Коршунов! Молодец, говорю, что не обнаружил себя. Сейчас головные мимо тебя попрут. Во-во. Под дышла их… Но жди, когда Али начнет. Раньше не высовывайся. А «фердинанды» — моя забота. Все!